Юрий Ладохин - Атлантида инноваций. Портреты гениев на фоне усадеб. Из цикла «Пассионарии Отечества»

Дворянская усадьба, расцвет которой пришелся на конец ХVIII – первую половину ХIХ веков, похоже, была не просто жилым домом помещика (как и европейский замок или дворец). С самого начала она претендовала на то, чтобы быть особым пространством культуры, расположенном в естественном природном ландшафте. Место идиллическое (как не вспомнить библейский райский сад «Эдем»), обретенная «Аркадия» – уголок беззаботности и радости, усадебное пространство в окружение вековых лип и дубов предстает тем местом, где время, казалось бы, прямо на глазах у созерцателя перетекает в вечность. Как отмечал директор Пушкинского заповедника Георгий Василевич, «усадьба была вселенной внутри другой вселенной, огороженной „райским садом“. Отсюда и характерные названия дворянских усадеб, такие как Отрада, Раек и т. п. Владелец усадьбы был ее монархом, и она напоминала корабль, находящийся в походе к сокровенной земле обетованной» (из выступления на конференции на тему «Столица и усадьба: два дома русской культуры», 2002 г.) .

Атаман лихих людей из арабской сказки «Али-Баба и сорок разбойников» произносит знаменитую фразу «Сезам, отройся!», чтобы получить доступ к находившимся внутри пещеры сокровищам. Чтобы попасть в райский уголок дворянской «Аркадии» гость, пожалуй, тоже должен был сообщить возничему какое-то заветное слово. Чтобы эта задача не была столь затруднительной, хозяева уже в названиях своих поместий, видимо, предусмотрели подсказки для возможных визитеров: Рай-Семеновское (усадьба Нащокиных в Серпуховском уезде Московской губернии), Рай (усадьба Вонлярлярских в Смоленском уезде Смоленской губернии).

Несмотря на моду на все изыски галльского происхождения, для поименований усадеб хозяева патриотично избирали все-таки национальный язык: «В „переводах“ с французского на русский названиям Sans Soucis соответствовали Беззаботы (Ельнинского у. Смоленской губ. кн. Шаховских) или Беззаботная (Петергофского у. Санкт-Петербургской губ.). Mon plaisir в русском варианте превращался в Отраду, Отрадино, Отрадное, Отраднево. Названия этого ряда, вероятно, наиболее часто встречающиеся топонимы, связанные с „райской“ концепцией. Sans Ennui становился Нескучным, а Belle vue („прекрасный вид“) – Живописной, Раздольем, Миловидовом, Световидом или более конкретно – Приятной Поляной, Ясной Поляной и пр.» [Дмитриева, Купцова 2008, с. 333].

Из некоторых названий усадеб можно было бы, думается, смело составлять поэтические тексты, рассказывающие о благословенных местах российской ойкумены: Заветное, Благодатное, Лакомая Буда, Красавино, Нерастанное, мыза Кинь-Грусть , Утешение, Ясное, Уединенное, Хорошее, Приют, Приютино [см. Там же, с. 333]. Чем не доказательство этому – строки Василия Пушкина (дяди великого поэта), посвященные имению генерал-аншефа Ивана Ганнибала?:

А вот со словом «Эдем» – одной из желанных характеристик как провинциальной дворянский усадьбы, так и резиденций самодержцев российских, можно было бы вполне устроить небольшой поэтический турнир.

Откроет его ученый-энциклопедист, основатель (по словам Виссариона Белинского) русской поэзии – Михаил Ломоносов. Его «вирши» – об императорской резиденции Елизаветы Петровны в Царском Селе :

Другой участник поединка пиитов – Гавриил Державин, посвятивший эти строки воспоминаниям о пребывании в Царском Селе следующей государыни – Екатерины II:

Двум маститым мастерам бросает вызов менее известный широкому кругу почитателей поэзии князь Иван Долгорукий. Его слова восхищения – о великолепии подмосковного имения графов Шереметьевых:

Победителей поэтического поединка, думается, определять смысла нет: все трое продемонстрировали ажурное мастерство стихосложения. Ирония, однако, заключается в том, что восторженные строки поэтов XVIII века о роскошном «Эдеме» царских резиденций и дворянских усадеб определенно диссонируют с первоначальным смыслом понятия «Аркадия». В античности Аркадия была вполне конкретным географическим местом: пустынной местностью Пелопоннеса, причем одной из беднейших в Греции. И населяли этот уголок Эллады охотники, рыбаки, крестьяне, которые вели простой, без излишеств образ жизни в единении с природой.

И только усилиями древнегреческого поэта Феокрита Аркадия начинает осмысляться как идеальное пространство, населяемое не только людьми, но и божествами, в первую очередь, козлоногим Паном, покровителем скотоводства и дикой природы. Мифологическую шлифовку образа пастушьего края продолжил живший во времена Юлия Цезаря римский поэт Вергилий. В его эклогах Аркадия из реальной страны превращается в сказочную, становится «пейзажем души». В этом идеальном, наполненном поэзией пространстве, пастухи, словно современные рэперы, устраивают певческие состязания. Темы четверостиший сменяются не случайным образом: сперва они сужаются – поэзия, боги, любовь, природа и быт; потом расширяются – природа и любовь, любовь и боги; а когда очередной певец не в силах продолжать в том же духе, ему засчитывается поражение (см. статью Михаила Гаспарова «Вергилий – поэт будущего»).

Классическую завершенность образу легендарной Аркадии , как представляется, придал итальянский поэт эпохи Ренессанса Якопо Саннадзаро. В 1504 году он опубликовал пасторальный роман, где страдающий от любви поэт уходит из города, чтобы жить в безмятежности и простоте Аркадии , черпая вдохновение в печальных песнях пастухов. Уютный сельский мирок в интерпретации Саннадзаро явился результатом понимания античности как безвозвратно потерянного рая. Сама же Аркадия , с одной стороны, становится символом утраты и элегии, а с другой – побуждает ее обитателей к созданию атмосферы умиротворенности и галантных увеселений на лоне природы.