Елена Юшкова - Диалоги и встречи: Женщина в русской и американской культуре. Сборник статей, материалов конференции

1) разграничить гендерные и феминистские исследования;

2) существенно скорректировать объем и семантику самого понятия «гендер», имеющий сегодня целый спектр порой противоречащих друг другу определений;

3) выработать алгоритмы гендерного анализа текста [3].

Процесс постепенного отпочкования гендерных механизмов от жесткой половой детерминации предмета исследования очевиден в науке последних десятилетий.

В этом направлении многое уже сделано. Трактовка гендера как дискурсивного по своей природе феномена встречается в трудах, основанных на таких методологических концепциях, как психоанализ, постструктурализм и деконструктивизм, экзистенциализм и феноменология. Наиболее последовательными и методологически ценными в этом направлении стали работы К. Клеман [11], Э. Сиксу [10], Л. Иригарэ [12], Р. Брайдотти [2]. Оставаясь в рамках феминистской идеологии и риторики, авторы косвенно, а подчас и прямо апеллируют к различным типам дискурсивных практик как отражению специфической женской субъектности.

В определении М. Фуко [8], автор – это прежде всего создатель дискурса, причем дискурса принципиально инновационного, способного активно функционировать в социальном пространстве, т. е. определенным образом позиционировать себя по отношению к полю власти. Особым статусом, согласно М. Фуко, обладают авторы, находящиеся в транс-дискурсивной позиции: способные создать не просто текст или произведение, а саму возможность и правила образования других текстов – установить некую бесконечную возможность дискурсов. В связи с этим неизбежно возникает вопрос: способны ли авторы-женщины занять подобную транс-дискурсивную позицию? Способно ли гендерно ориентированное сознание автора-женщины, репрессированное всей предшествующей традицией языка и культуры породить новые правила, новую «бесконечную возможность дискурсов»? Именно эти вопросы – краеугольный камень феминистски ориентированной критики, которая позиционирует себя как альтернативу традиции, в коей видит только проявление патриархатного сознания.

Характеризуя особый статус авторов – «учредителей дискурсивности», М. Фуко отмечает, что их функция определяется не только тем, что они открыли некоторое число новых аналогий, но и сделали возможным некоторое число различий, т. е. сформировали новую структуру, предполагающую некоторый набор различающихся и иерархизированных признаков. Если предположить, что наличие значительного перечня психофизиологических и социальных различий между представителями противоположных полов может трактоваться как вполне весомое основание для существования гендерно ориентированных видов дискурса, то все сказанное М. Фуко об «учредителях дискурсивности» далее теоретически вполне соответствует процессам, о которых сегодня активно говорит феминистская критика. С различной степенью метафоричности она сравнивает «женский» дискурс с «всплывающей Атлантидой» (Габриэлян) [4], «полетом к невозможным горизонтам» (Брайдотти) [2], «зазеркальем» (Савкина) [7]. Эти образы, не претендуя на строгую научность и терминологический статус, тем не менее указывают на принципиально важное качество процесса, гипотетически называемого «женским дискурсом», как своего рода попытки восстановить утраченную некогда целостность, вернуться к тому, что вытеснено из общественного сознания, но напоминает о себе лишь зияющими пустотами, отражением в разбитом зеркале. Тогда, по Фуко, и происходит возвращение к самому тексту – к тексту в буквальном смысле, но и к тому, что в тексте маркировано пустотами, отсутствием, пробелом. Происходит возвращение к некой пустоте, о которой забвение умолчало или которую оно замаскировало, которую оно покрыло ложной и дурной полнотой, и возвращение должно заново обнаружить и этот пробел, и эту нехватку [8, с. 47].

Под «женским дискурсом» мы понимаем ту гипотетически возможную форму объективации содержания сознания, которая регулируется недоминирующим в существующей социокультурной традиции типом рациональности, тем типом, который, латентно присутствуя в культуре, может быть пока лишь реконструирован. Строго говоря, ни одно из употребляемых сегодня в научном обиходе определений дискурса неприменимо по отношению «женскому дискурсу». Так, предложенная Ю. Хабермасом трактовка дискурса как рефлексивной речевой коммуникации, при которой важен процесс проговаривания всех ее аспектов, значимых для участников коммуникации, предполагает для женской субъектности, как минимум, статус участника этой коммуникации, что в реальности, последовательно игнорирующей женскую субъектность в культуре, сводится только к уровню бытовой коммуникации.

Интерпретация дискурса Э. Бенвенистом как «речи, присвоенной говорящим», тоже неприменима, т. к. женщина неизбежно «присваивает» речь, обеспеченную патриархатным типом дискурса, номинированного как общечеловеческий [6].

М. Фуко соотносит дискурс с репрезентацией поля власти, традиционно игнорирующей феминную составляющую. Следовательно, то, что условно может быть названо «женский дискурс», может быть представлено в этой репрезентации только как своего рода фигура умолчания, как контрстратегия и контртактика, которые, тем не менее могут быть восприняты и семиотизированы. Таким образом, настоящий проект, соотносясь напрямую с актуальными проблемными полями современного гуманитарного знания, стремится к решению одной из самых насущных проблем в теории гендера – выработке механизмов выявления дискурсивных репрезентаций гендера, при максимально широком понимании самого термина «дискурс», приравнивая его, по сути, к тому, что М. М. Бахтин в свое время называл «высказываением», выстраивая мост между лингвистическими и литературоведческими методами исследования художественного текста [1, с.19].

Таким образом, теоретическую базу гендерных исследований составляют несколько источников, имеющих существенные переклички и пересечения в трактовке женской инаковости и вкупе создающие, на наш взгляд, вполне завершенную и внутренне непротиворечивую концепцию формирования и бытования женской субъектности в виде особой дискурсивной практики, специфическим образом проявляющей себя в поле традиционной культуры.

Библиографический список:

– Бахтин М. М. Проблемы материала, содержания и формы в словесном художественном творчестве. // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., «Худож. лит.», 1975. – 504 с.

– Брайдотти, Р. Женские исследования и политики различия / Р. Брайдоттии // Введение в гендерные исследования. В 2 ч. – Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. – Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. – С. 13—22.