Рудольф Хачатуров - Общая теория юридической ответственности

Сопоставляя цены животных, Ланге писал, что ценность их определялась полом, возрастом и принадлежностью тому или иному лицу. [224] См.: Ланге Н. Исследование об уголовном праве Русской Правды. – М., 1860. – С. 217.

Пространная Правда устанавливает высшую меру наказания за конокрадство. «Аще будет коневыи тать, выдати князю на поток; паки ли будеть клетныи тать, то 3 гривны платити ему» (ст. 35). Одни историки отождествляют «коневую татьбу» и конокрадство, а другие предполагают наличие двух самостоятельных составов преступлений. Ланге считал, что введение потока и разграбления объясняется ростом опасности конокрадства на Руси. [225] См.: Там же. – С. 200. Коневодство представляло большую ценность не только для всех форм хозяйств, но и для вооруженных сил. И. Я. Фроянов предполагает, что в отличие от Х в. в княжеском хозяйстве XI в. развивалось скотоводство с акцентом именно на коневодство. Быстрый темп развития этой отрасли объясняется доходностью этой отрасли хозяйства. Лошади же требовались для военных нужд, что отразилось и в Правде Ярославичей. По мнению историка, разницу в сумме штрафов за кражу коня необязательно понимать как выражение преимуществ князя, характеризующих его с точки зрения частновладельческих прав. Княжеский конь, предназначенный преимущественно для воинских потребностей, в глазах современников ценился выше, чем прочие, заключает И. Я. Фроянов. [226] См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. – Л., 1974. – С. 57. Однако из летописи известно, что и «смердьи» конь использовался в военных нуждах. Кроме того, потребность в лошадях на Руси возникла на несколько столетий раньше, а не в X–XI вв., и была обусловлена только обострением внешнеполитической обстановки и наплывом в приграничные районы печенегов и половцев, как считает И. Я. Фроянов, но и военными походами самой Руси. Г. Е. Кочин, специалист по истории сельского хозяйства, доказывает, что поголовье лошадей росло в результате внутреннего хозяйственного развития и вследствие войн. [227] См.: Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси в период образования Русского централизованного государства. – М.-Л., 1965.

Об особом внимании к конокрадству как наиболее опасному виду татьбы свидетельствует ст. 7 Псковской Судной грамоты, являющаяся развитием ст. 35 Пространной Правды. В один ряд с «коневым татем» грамота ставит «крамского татя», «переветника» и «зажигальника», которые считались особо опасными преступниками и подлежали смертной казни. Расширение списка особо опасных преступников отражает специфику XIV–XV вв. – времени тяжелой борьбы Руси за свое существование. [228] См.: Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время. – С. 45.

Статья 69 Пространной Правды устанавливает штраф за кражу бобра: «Если кто украдет бобра, то (платить) 12 гривен». Чем объяснить столь высокий штраф, если убийство ремесленника и княжеского тиуна наказывалось тоже 12-гривенной продажей? Пушной зверь являлся важным элементом экспорта и пользовался большим спросом на международных рынках. Размер штрафа определялся не только самим фактом нарушения частной собственности, но и ценностью украденного. Статья 70 перечисляет способы ловли бобров и возлагает ответственность за сохранность княжеских охотничьих угодий на вервь, если к ней ведет след преступника. «Если будет разрыта земля или (останутся) признаки ловли или сеть, то (следует) или искать в верви вора, или платить штраф». М. Н. Тихомиров отмечал, что ст. 70 направлена против верви, которая отвечает за браконьерство, если не найдет нарушителя. [229] См.: Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды. – М., 1953. – С. 102.

Итак, имущественные преступления, обращенные в основном против частной собственности, представляли значительную опасность и влекли за собой суровые наказания. Князь и должностные лица пользовались правом суда для охраны феодального общественного порядка и увеличения доходов, получая продажи и виры и отбирая имущество опасных преступников в казну. Поскольку продажи и виры получал князь, государство было непосредственно заинтересовано в увеличении числа вир, так как они стали постоянным способом пополнения фиска.

В литературе общепризнанной является точка зрения, согласно которой под преступлением по Русской Правде понималось причинение кому-либо материального, морального или физического вреда, и преследование преступлений всегда зависело от истца. Считалось, что древнерусское гражданское право не отграничивалось от уголовного и что не было различий между гражданскими и уголовными правонарушениями. Первоначальной формой процесса объявлялась частноисковая: нет частного обвинителя, нет и преследования преступника. Процесс начинался по воле потерпевшего и протекал в форме состязания сторон перед пассивным судом. Если преступник мирился с человеком, им оскорбленным, то судебная власть не вмешивалась в их отношения, поскольку преступление носило характер частной обиды и не имело значения общественно опасного (классового) деяния. Данная схема возникновения процесса и данное определение понятия преступления созданы на основе «теоретических соображений». Известный дореволюционный правовед И. Я. Фойницкий писал: «История уголовного процесса начинается господством в нем частного начала… Выясняется и постепенно развивается публичное начало уголовного процесса; он становится делом государственным». [230] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. – СПб., 1902. – С. 14. История права, писал Дювернуа, начинается гораздо раньше появления каких-либо законодательных актов. Исходя из понятия о праве как «объективном организме свободы лица», ученый заключал, что все формы, созданные древней практикой в сфере частного права, возникали независимо от непосредственного влияния законодателя. [231] См.: Дювернуа Н. История права и суд в Древней России. – М., 1869. – С. 5. Подобные утверждения являются ошибочными. Нарушения социальных норм и общественных отношений существовали и в рамках первобытного строя. При родовом строе тоже совершались действия, представлявшие опасность. К числу таких действий относились лишение жизни, нанесение телесных повреждений, различные столкновения между отдельными родами. Мерами принуждения в тех условиях были кровная месть и изгнание. Категория преступного деяния появилась лишь с появлением государства и права. От мер принуждения, которые применялись в доклассовом обществе, меры государственного принуждения отличаются тем, что имеют юридический характер, назначаются и обеспечиваются силой государственной власти. Древнерусское общество эпохи Русской Правды уже, несомненно, миновало первобытный период. Что же касается вопроса о легких телесных повреждениях и побоях, о которых говорит Русская Правда, то дела такого рода могли возбуждаться по жалобам потерпевших. Здесь мы встречаемся с особым правовым явлением, которое возникло в период становления уголовного права и сохранилось вплоть до настоящего времени в действующем законодательстве многих стран.