Вальтер Шайдель - Великий уравнитель

Исследование, в котором совместно рассматриваются Япония Хидэки Тодзио, Афины Перикла, классический период майя и современное Сомали, может показаться несколько сбивающим с толку некоторым моим коллегам-историкам, в отличие, как я надеюсь, от читателей, интересующихся социальными науками. Как я уже говорил, попытка составить глобальную историю неравенства сопряжена с большими трудностями. Если мы хотим выявить уравнивающие силы, действующие на протяжении всей письменной истории, нам нужно каким-то образом навести мосты между различными областями специализации, как внутри, так и за пределами академических дисциплин, и преодолеть огромные расхождения в качестве и количестве данных. Широкая перспектива требует нестандартных решений.

Все это поднимает один большой вопрос. Если настолько трудно исследовать общую динамику неравенства в очень разных культурах и в очень широкой перспективе, то зачем вообще пытаться? Любой ответ на этот вопрос должен затронуть две разных, но связанных между собою темы: имеет ли значение экономическое неравенство сегодня и стоит ли исследовать его историю?

Принстонский философ Гарри Франкфурт, более всего известный благодаря своему раннему сочинению «О брехне» ( On Bullshit ), начинает свое рассуждение «О неравенстве» ( On Inequality ) с того, что не соглашается с высказыванием Обамы, которое я процитировал в начале данного вступления:

Наш наиболее фундаментальный вызов заключается не в том факте, что доходы американцев крайне неравны . Дело скорее в том, что многие из наших людей бедны .

Стоит сказать, что бедность – понятие относительное: тот, кто считается бедным в Соединенных Штатах, скорее всего, покажется богачом в Центральной Африке. Иногда бедность даже определяют как функцию неравенства – в Великобритании официальная черта бедности задается как доля медианного дохода, – хотя более распространены абсолютные стандарты, такие как порог в 1,25 доллара в день в ценах 2005 года, который использует Всемирный банк, или стоимость корзины потребительских товаров в Америке. Вряд ли кто-то не согласится с тем, что бедность, как ее ни определи, явление нежелательное: проблема заключается в том, чтобы продемонстрировать, что отрицательно влияет на нашу жизнь именно неравенство доходов и богатства как таковое , а не бедность – или огромные состояния, – с которыми оно ассоциируется [18] Frankfurt 2015: 3. Накидывая на себя мантию историка, я с радостью утверждаю, что вся история достойна исследования и что знание само по себе награда. Но опять же, когда дело доходит до реального мира, то некоторые вопросы оказываются равнее других. .

Наиболее практичный и прямой подход заключается в том, чтобы сосредоточиться на эффекте, который неравенство оказывает на экономический рост. Экономисты неоднократно замечали, что трудно оценить эту связь и что эмпирические подробности существующих исследований не всегда соответствуют теоретической сложности проблемы. Но даже при этом некоторые исследования утверждают, что высокий уровень неравенства и в самом деле ассоциируется с низкими темпами роста. Например, обнаружено, что уменьшение неравенства располагаемого дохода приводит не только к более быстрому росту, но и к более продолжительным фазам роста. Особенно неблагоприятно влияет неравенство на рост в развитых экономиках. Имеются также подтверждения широко обсуждаемого тезиса, что высокий уровень неравенства между американскими домохозяйствами способствовал образованию кредитного пузыря, вызвавшего Великую рецессию 2008 года, поскольку домохозяйства с низкими доходами охотно брали доступные кредиты (доступные отчасти именно благодаря накоплению богатства в высшем сегменте), только чтобы соответствовать моделям потребления более обеспеченных групп. При более же строгих условиях кредитования считается, что неравенство богатства, напротив, ставит в невыгодное положение группы с низким доходом, поскольку блокирует им доступ к кредитам [19] О трудностях см. Bourguignon 2015: 139–140 и особенно Voitchovsky 2009: 569, где описаны результаты конфликтов (562, табл. 22.11). Среди исследований, описывающих негативные последствия, – Easterly 2007; Cingano 2014; и Ostry, Berg, and Tsangarides 2014, особенно 16, 19 (более существенный и продолжительный рост). Изменения доли доходов верхнего квинтиля оказывают влияние на темпы роста на последующий пятилетний период: Dabla-Norris et al. 2015. Растущее неравенство доходов с 1985 по 2005 г. сократило общий рост в среднестатистической стране ОЭСР на 4,7 процента в период с 1990 по 2010 г.: OECD 2015: 59–100, особенно 67. Обзор 104 стран предполагает, что с 1970 по 2010 г. более высокое неравенство доходов имело тенденцию повышать ВВП на душу населения (а также человеческий капитал) в странах с низким доходом, но имело противоположный эффект в странах со средним или высоким доходом: Brueckner and Lederman 2015. Это согласуется с более ранним исследованием, которое не смогло продемонстрировать негативные последствия для роста, помимо развитых экономик: Malinen 2012. Если сузить масштаб до неравенства в связи с относительным размером миллиардных состояний, то негативные эффекты еще более ограничиваются неравенством богатства, ассоциированным с политическими связями: Bagchi and Svejnar 2015. Van Treeck 2014 рассматривает дебаты о роли неравенства в финансовом кризисе. Неравенство богатства и доступ к кредитам: Bowles 2012a: 34–72; Bourguignon 2015: 131–132. .

В развитых странах высокое неравенство ассоциируется с меньшей экономической мобильностью на протяжении поколений. Поскольку доход и богатство родителей являются вескими предикторами как уровня образования, так и заработка детей, неравенство имеет тенденцию закрепляться со временем, и тем сильнее, чем оно выше. Связан с этим и вопрос усиливающих неравенство последствий сегрегации по месту жительства в зависимости от доходов. В Соединенных Штатах начиная с 1970-х годов рост районов с населением с низкими и высокими доходами наряду с сокращением районов с населением со средними доходами способствовал увеличению поляризации. В частности, более богатые районы становились всё более изолированными, что, похоже, ускоряло концентрацию ресурсов, включая финансируемые на местном уровне общественные службы, а это, в свою очередь, влияло на жизненные возможности детей и препятствовало мобильности между поколениями [20] Björklund and Jäntti 2009 и Jäntti and Jenkins 2015 – наиболее недавние обзоры. О связи между неравенством и мобильностью см. Corak 2013: 82, рис. 1 и Jäntti and Jenkins 2015: 889–890, особенно 890, рис. 10.13. Большое различие наблюдается в ОЭСР: Великобритания и Соединенные Штаты сообщают как о высоком неравенстве, так и о низкой мобильности, тогда как скандинавские страны докладывают о противоположном: OECD 2010: 181–198. Björklund and Jäntti 2009: 502–504 обнаруживают, что семейное происхождение оказывает более сильное влияние на экономический статус в Америке, чем в Скандинавии, хотя более широкие исследования различных стран иногда утверждают лишь о слабых эффектах. Люди, выросшие в более неравном обществе в 1970-х годах, как правило, были менее подвержены социальной мобильности в конце 1990-х: Andrews and Leigh 2009; Bowles and Gintis 2002 (показатели); Autor 2014: 848 (самостоятельные достижения, образование). Reardon and Bischoff 2011a и b обсуждают сегрегацию по месту жительства. Kozol 2005 сосредотачивается на ее последствиях для школьного обучения. См. также Murray 2012 о консервативной перспективе данного вопроса. Если не брать во внимание изменения в экономическом неравенстве, Clark 2014 на основе своих выводов предполагает, что социальная мобильность имеет тенденцию оставаться скромной в широком спектре разных обществ и в длительной перспективе. .