Array Коллектив авторов - Детство в европейских автобиографиях: от Античности до Нового времени. Антология

Приготовляясь сказать о годах, которые прожил,
День за днем проследив все те времена, по которым
Жизнь проспешила моя в своем пути переменном,
Я обращаюсь с мольбою к Тебе, Господь всемогущий:
Будь при мне, попутно дохни начинаньям угодным,
Дай молитвам сбыться и дай стихам довершиться,
Чтоб вспоможеньем Твоим исчислил я всю Твою милость.
Ибо только Тебе я обязан всей моей жизнью, —
С первого мига, когда вдохнул я свет животворный
В этом неверном миру, бросаемый снова и снова
Бурями жизненных бед, под Твоей я старился сенью:
Вот уже полных начёл одиннадцать я семилетий
В беге несущихся лет и еще с тех пор я увидел
Шесть морозных зим и жарких солнцестояний,
Господи, в дар от Тебя, ибо Ты на смену минувшим
В круговороте времен посылаешь нам новые годы.
Дай же запечатлеть дары Твои этою песнью
И в распорядок слов внести мою благодарность,
Хоть для Тебя не безвестна она и скрытая в сердце,
Но из безмолвных таилищ души прорвавшись невольно,
Голос спешит излить половодье чистой молитвы.
Ты еще млечной порой вложил мне довольные силы
Ко претерпенью пути по земле и неверному морю,
Ибо, родившийся там, где Пелла была колыбелью
Для Александра царя, вблизи от стен Фессалоник 113,
Где при сиятельном был префекте отец мой викарий 114,
Вдруг на другой конец земли, по ту сторону моря
Должен я был повлечься в руках дрожащих кормилиц
За снеговые хребты изрезанных реками Альпов,
За океанскую дальнюю хлябь, за тирренские волны 115
Вплоть до самых твердынь Карфагена, сидонского града 116,
Между тем, как еще и в девятом месячном круге
Не обновилась луна со дня моего появленья.
Там, говорят, тогда восемнадцать лишь месяцев прожил
Я при моем отце-проконсуле 117, после же – снова
Морем поплыл по знакомым путям, чтоб увидеть над миром
Славные стены, взнесенные ввысь, великого Рима.
И хоть еще не дано моему было детскому взгляду
Знать, что лежит предо мной, но, узнавши потом по рассказам
Тех, которые были при мне и видели это,
Я порешил и об этом сказать, начав свою повесть.
Но, наконец, закончивши путь столь долгих скитаний,
Я пришел под дедовский кров, в отечество предков,
В ту Бурдигалу 118, где устьем реки, прекрасной Гарумны
Сам Океан приливной волной вливается в город
Через проем судоходных ворот, какими и ныне
Отворена в Океан стеной обнесенная гавань.
Тут-то впервые узнал я и деда, который был консул
В этом году, а мне и трех лет не исполнилось полных.
А как исполнился срок, и окрепло тело, и члены
Силою налились, и над чувствами вставший рассудок
С пользой меня научил познавать все вещи на свете, —
С тех-то пор я должен и сам, насколько упомню,
Все о себе достоверно сказать, что достойно рассказа.
Что же, однако, из тех ребяческих лет мне поведать,
Лет, которые, мнится, даны были только в забаву
Первою вольностью, резвой игрой и отменным весельем,
Что припомнить милей и что достойнее вставить
В этот рассказ, который плету из кованых строчек,
Как не любовь и заботу моих родителей добрых,
Ибо она была такова, что умела ученье
Нежною лаской смягчать и искусно приисканной мерой
В сердце мое внедрить способность к доброму нраву,
Неподготовленный дух наставив на путь совершенства, —
Даже когда учил я в азбуке первые буквы,
Было ли мне внушено избегать значков amathiae 119
И не впадать в порок, зовомый acoinonoeta! 120
Пусть из этих наук во мне столь многое стерлось,
Заглушено, увы, порочностью долгого века,
Но признаюсь, доселе мила мне римская давность
И оттого сносней наступивший старческий возраст.
Вскоре после того, как прошли пять лет моей жизни,
Был я посажен учить заветы Сократа и сказки
Петых Гомером битв и потом скитаний Улисса 121.
Тотчас затем пришлось перейти и к Мароновым книгам 122,
Хоть и еще не довольно владел я латинскою речью,
Будучи свычен скорей с болтовней служителей-греков,
Тех, в которых знал товарищей в детских забавах;
И оттого, признаюсь, нелегко в моем малолетстве
Было познать красноречие книг в языке незнакомом.
Это двойное ученье 123, умов достойное лучших
И придающее блеск сугубый большим дарованьям,
Было моей, как я вижу теперь, душе не под силу,
Вскоре в размахе своем исчерпав ее скудные средства, —
Что и теперь выдает невольно вот эта страница,
Хоть отдаю, неумелую, сам я ее на прочтенье,
Ибо она не позорит меня своим содержаньем,
О каковом и стараюсь я дать изъяснение в слове —
Это отец и мать в добронравье своем постарались
Так меня воспитать, чтобы больше уже не бояться,
Что злоязычный попрек уязвит мое доброе имя.
Но хоть осталось оно в своей не запятнано чести,
Было бы лучше ему облечься достойнейшим блеском,
Если бы воля отца и матери в оные годы
Так совпала с моим тогдашним детским желаньем,
Чтобы навек сохранить меня рабом Твоим, Боже,
Благочестивый отеческий долг соблюдя полномерно,
И чтобы я, миновав преходящие радости плоти,
Вечной радости плод пожал бы в грядущие годы.
Но поелику теперь пристало мне более верить,
Что изъявил Ты волю Свою провести меня в жизни,
О присносущий Господь, всегда указующий долю,
Так, чтобы я согрешил, а Ты меня снова восставил,
Жизненным даром меня оделив, – то тем благодарней
Я предстаю, чем больше в своих согрешениях каюсь.
Ибо что бы мне ни пришлось соделать дурного
В этом моем пути по скользкому времени жизни, —
Знаю, что Ты, милосердый, отпустишь мою мне провинность,
Если, раскаявшись, я прибегну к Тебе, всепокорный;
Если ж я когда и сумел от греха воздержаться,
Коим теперь пред Тобой оказался бы хуже виновен, —
Тоже знаю, что это – Твои надо мною щедроты.
Но возвращаюсь на прежний черед: в далекую пору
Лет, когда, посвятив себя словесным занятьям,
Я уже видел в мечтах себя ощутимо достигшим
Некой цели трудов на этом избранном поле,
Где надзирали за мной аргивский 124наставник и римский,
И, быть может, уже сбирал бы плоды урожая, —
Если бы вдруг, внезапно напав, худая горячка
Не отвратила меня от приятных ученых попыток
В самый год, когда мне едва миновало пятнадцать.
Были отец и мать в такой тревоге о сыне,
Что рассудили они, что важней поправленье здоровья
В теле бессильном моем, чем двух языков изощренье,
Да и врачи говорили о том, что мне благотворно
Будет развлечься душой на всем, что приятно и мило.
Сам за это отец с таким старанием взялся,
Что, хоть в последние годы отстал он от ловчей охоты
(Все потому, что мешать не хотел моему обученью
И отвлекать меня от книг в охотничьи игры,
Но и один без меня не чувствовал радости в ловлях), —
Ныне ради меня с сугубым усердьем вернувшись
К прежней потехе, он все обновил охотничьи снасти,
Коими чаял вернуть меня к вожделенному здравью.
Эти, однако, забавы мои, растянувшись на время
Долгой болезни, во мне с тех пор посеяли леность
К чтенью, которая стала во вред, когда, избывши недуги,
Новою я к соблазнам мирским загорелся любовью,
В чем и родители мне не мешали, в любовном пристрастьи
Быв довольны и тем, что ко мне воротилось здоровье.
Вот по какой причине с тех пор моя непутевость
Быстро росла, подкрепясь исполненьями юных желаний —
Чтобы скакун был красив и разубрана бляхами сбруя,
Конюх виден, пес быстроног и сокол породист,
Чтобы мне выписан был по заказу из самого Рима
Весь позолоченный меч, удобный всяческим играм,
Чтобы одет я был лучше всех, и любая новинка
Благоухала, храня аромат аравийского мирра.
Столько же был я рад скакать на коне быстролетном,
И коли мне удалось избежать опасных падений,
То, как припомню о том, по праву скажу, что Христовым
Был я храним попеченьем, – и жаль, что тогда не подумал
Я об этом и сам, теснимый соблазнами мира…