Сборник статей - Актуальные проблемы новой и новейшей истории зарубежных стран. Выпуск II

Франция поразила Гоголя бестолковой суетой и политическими дрязгами. От этого житейского мусора скрыться было решительно невозможно. «Жизнь политическая, жизнь, вовсе противоположная смиренной художнической, не может понравиться таким счастливцам праздным, как мы с тобою, – писал он Прокоповичу. – Здесь все политика, в каждом переулке и переулочке библиотека с журналами. Остановишься на улице чистить сапоги, тебе суют в руки журнал; в нужнике дают журнал. Об делах Испании больше всякий хлопочет, нежели о своих собственных» 53. По словам Анненкова, Гоголь «…не любил… французской литературы, да не имел большой симпатии и к самому народу за “моду, которую они ввели по Европе”, как он говорил, “быстро создавать и тотчас же, по-детски, разрушать авторитеты”» 54. Впрочем, он решительно ничего не читал из французской изящной литературы и принялся за Мольера только после строгого выговора, данного Пушкиным «за небрежение к этому писателю» 55. Говоря о совместной жизни с Гоголем в Риме летом 1841 г., Анненков пишет: «…Францию, которую считал родоначальницей легкомысленного презрения к поэзии прошлого, начинал он ненавидеть от всей души. … Он много говорил дельного и умного о всесветных преобразователях, не умеющих отличать жизненных особенностей, никогда не уступаемых народом, от тех, с которыми он может расстаться, не уничтожая себя как народ, но упускал из виду заслуги сей истории Франции перед общим европейским образованием. Впрочем, твердого, невозвратного приговора как в этом случае, так и во всех других, еще не было у Гоголя: он пришел к нему позднее» 56. И приговор этот оказался суров. «Намек на то, что европейская цивилизация может еще ожидать от Франции важных услуг, не раз имел силу приводить невозмутимого Гоголя в некоторое раздражение. Отрицание Франции было у него так невозвратно и решительно, что при спорах по этому предмету он терял свою обычную осторожность и осмотрительность и ясно обнаруживал не совсем точное знание фактов и идей, которые затрогивал (так в тексте – А.О .)» 57. С Францией как с возможным идеалом гармонии писатель тоже распрощался, поскольку, в отличие от многих современников, успел «…освободиться от суетных волнений своей эпохи и поставить себе опережающие ее задачи» 58. Освободиться от «французского байронизма» Гоголю было необходимо еще и потому, что увлечение это всегда сталкивало мыслящих русских людей с властью не к пользе первых 59. Революционный вихрь «…с берегов Сены… опустошал преимущественно у нас зачатки благих предначертаний», – отмечал Анненков 60.

Англию Гоголь не посетил (возможно, сознательно?), хотя такое намерение у него было 61. О стране он судил, прежде всего, по ее искусству и наукам, по интенсивности и насыщенности религиозной жизни, по людям, увиденным на дорогах и в городах Европы, по тем благам жизни («комфортам», по его выражению), которые Англия за высокую плату (высокая плата – высокое качество!) обеспечивала себе и миру, и, наконец, по стереотипам, сформировавшимся в сознании русского человека. Но в чем-то Гоголь, как внимательный и мудрый наблюдатель, отошел от этих стереотипов, сумев предугадать главные направления будущего развития Англии, а, значит, и всей Европы. Политика – это «…не абсолютное существо, являющееся мимо художеств, мимо наук, мимо людей, мимо жизни, мимо нравов, мимо отличий веков…», – пишет он Погодину, критикуя его увлечение произведениями немецкого ученого А. Герена 62. Здесь Гоголь предвосхитил идею знаменитого английского философа Джона Рескина, полагавшего: нравственное состояние нации отражается в искусстве и это есть «политэкономия искусства» 63. Вообще, надо сказать, что гоголевское видение «туманного Альбиона», в отличие от его оценки Германии и Франции, оказалось удивительно разнообразным и многомерным.

Представления Гоголя об Англии и англичанах складывались постепенно из разных кусочков этого трудного пазла (А.С. Хомяков недаром однажды заметил: «Основное жизненное начало народа, откуда все исходит, весьма часто не только не понимается другими народами, да нередко и им самим. Примером тому может служить Англия, и доселе не понимаемая… ни чужеземными, ни своими [курсив в тексте – А.О .] писателями. При одном формально-научном образовании и при одном логическом способе добывания идей… нет и возможности уловить душу народа, уразуметь начала, которыми он живет» 64.) В сознании Гоголя одно вело за собой другое. Выше уже говорилось о том, что он отметил в «Невском проспекте» и «Петербургских записках 1836 года» деловитость, индивидуализм и практические знания англичан. Собирая английские кипсеки (от англ . keepsake – роскошные издания гравюр и рисунков [чаще всего женских головок], иногда с текстом) «…с видами Греции, Индии, Персии и проч., той известной тонкой работы на стали, где главный эффект составляют необычайная обделка гравюры и резкие противоположности света с тенью», и «…дорогие альманахи, из которых… почерпал свои поэтические воззрения на архитектуру различных нравов (так в тексте, надо: народов – А.О .) и на их художественные требования» 65, он убедился в том, что англичане обладают тонким художественным вкусом и техническими навыками, позволяющими создавать превосходные произведения 66. Что это, как не гармония духа и тела, возвышенного и материального?

В петербургский период жизни Гоголь ежедневно получал доказательства такой идеи. Да и где, как не в Петербурге (главном центре масштабной русско-английской морской торговли 67) было убеждаться в этом. В письме матери от 30 апреля 1829 г. он извиняется: «…не забыл моего обещания касательно [покупки для подруги семьи Александры Федоровны] филейных иголок, но в британском магазине они все вышли, а русских я не хочу покупать; чуть только доставят их в здешнюю биржу, тот же час повергну их к рукам ее» 68. В письме к А.С. Данилевскому от 2 ноября 1831 г. читаем: «В здешних (т.е. петербургских – А.О .) магазинах получено из-за моря столько дамских вещей и прочего, и все совершенное объядение (так в тексте – А.О .)» 69. В «Воспоминаниях» А.О. Смирновой-Россет есть следующий отрывок: она хотела подарить Гоголю портфель (точнее говоря, небольшой чемодан) – шедевр английского магазина, купленный во Франкфурте. В портфель можно было уложить пачку бумаги в 48 листов (две дéсти), чернильницу, перья, маленький туалетный прибор и деньги. Гоголь отказался от подарка, посоветовав Смирновой подарить «товар английского искусства» В.А. Жуковскому, который «…унес его с благодарностью» 70. Мне уже приходилось писать о том, как в пьесе «Женитьба» (первая публ. – 1842 г.) бывший моряк Жевакин с восторгом описывает свой мундир из превосходного английского сукна 71. «Важное аглицкое сукно2, из которого сшит фрак Хлестакова и которое тот не ценит («…рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать…») упоминает слуга Осип в «Ревизоре» 72.