Сергей Дудин - Техпаспорт апокалипсиса. Хождение в боги

Мой лозунг: «Спасайте бодрствующего внутри себя и будите спящего». Иначе вымотавшаяся вконец ваша половина найдёт себе снотворное, и тогда мы уже никого не добудимся, и хвост нам обеспечен. А следующая генерация сапиенсов, почёсывая затылки, будет вновь искать недостающее звено эволюции и размышлять на досуге о загадках своих пещерных предков, как это только что делали мы с вами; снова будет копаться в земле в поисках своего умозрительного прошлого, пока, наконец, не найдёт себя в себе настоящем и не подарит его своим потомкам.

В силу всего вышесказанного я считаю своим долгом повторить в который раз: то, что мы теперь называем древней космогонией и религией, являлось в свое время наукой, что была ничуть не ниже той, которой мы гордимся сегодня.

Видимо, мне не обойти вопроса о хронологическом первенстве веры над знанием. Парадоксально, но факт, что даже последовательные дарвинисты попались на эту удочку и признали первородство веры. Получился неплохой дуэт непримиримых – эту партию дарвинисты поют в унисон с поздними теологами. Вопиющий комизм их воцерковления имеет смысл рассмотреть на этих страницах.

Мне бы не хотелось обижать тех, кто выводит свою родословную от обезьян, – грех обижать убогих. Но видит Бог, я не могу найти безобидных слов.

Своих предков сапиенсов дарвинисты представляют немощными существами. Действительно, вместо четырёх у них только две ноги, отсутствуют острые и прочные когти, слабые челюсти не имеют мощных клыков, и с шерстью не всё в порядке. Эти существа представляются им сбившимися в испуганные стаи, бродящие по саванне. Что заставило их спрыгнуть с деревьев? На этот вопрос дарвинисты не могут дать членораздельного ответа. Мы же можем оказать им услугу, предположив, что причиной тому явилось пристрастие сапиенсов к корнеплодам. Я уверен, что этим своим предположением мы внесем-таки скромный вклад в укрепление маразма. Итак, испуганные сапиенсы спрыгнули с деревьев, и здесь они испугались ещё сильней. Схватив в передние лапы камни и любимые корнеплоды, они, понятное дело, не смогли забраться назад, – руки оказались заняты. Однако нет худа без добра: от страха сапиенсы забыли, что их место на деревьях. Где-то так примерно и начался их нелёгкий победный путь.

От страха человек хватает камень, от страха учится пользоваться огнем, от страха забирается в пещеры, выгоняя оттуда пещерных медведей и львов. Всё от страха. (Милые моему сердцу дарвинисты, кто же вам поверит? Сами-то вы верите в это?) Животный ужас прямо-таки читается в глазах первобытного человека. Бедное, несчастное, запуганное, безволосое существо со страху начинает охотиться на мамонтов, на которых без дрожи не взглянешь.

Человек никогда не был запуганным животным, каким нам пытаются его представить. Логичнее предположить обратное: в саванны человек вышел как хозяин и пристроился к травоядным. Он разогнал там гиен и шакалов, дал понять львам, что теперь их добыча – это его добыча, и если они еще хотят прокормить своих щенков, то им теперь придётся делиться. Увесистая дубина и сплочённый коллектив – залог успеха.

Что же было дальше? Когда человек задумался о духовном? Может быть, когда принял в свою команду проворных собак? И, наконец, сочтя рекет унизительным и бесперспективным, стал создавать сложные схемы охоты, постепенно превращаясь в пастуха? Откуда было взяться вере? В кого мог верить человек, кроме себя самого?

Человек накапливал не веру, а знания. С каждым прожитым днём должен был всё более полно понимать окружающий его мир. Ошибочно мнение, что вера предшествует знанию (науке) и является его матерью. Оно алогично само по себе, а живучесть его объясняется тем, что это мнение выгодно тем, кто построил свой авторитет на падчерице знания – вере.

Лишь слабый не способен объяснить окружающий мир им же самим. (В процессе объяснения мира выясняется, что Бога никак не обойти.) Судите сами, мы верим лишь тем, кто в нашем понимании обладает знанием и не верим тем, которых за таковых не считаем.

Вера всегда основана на знании. Не зная ни о Боге, ни о физических законах, ребёнок верит своим родителям и старшим. Он верит им, потому что знает – они обладают знанием, которого нет у него. Мы искали в детстве, ищем теперь и будем искать знания. Веру мы начинаем искать лишь тогда, когда нам не хватает знания. Верить мы можем лишь в то, что мы не вполне знаем. Если я знаю закон сохранения энергии, то мне бессмысленно в него верить. Если я не знаю его, но знаю о нём, то могу верить в него или не верить, но это лишь до тех пор, пока я его не узнаю. Узнав его, я сравняюсь с ним. Таким образом, верит в то, что считает себя низшим, тому, кого оно считает высшим. Низшее верит высшему. Равное знает равное. Высшее не верит низшему: высшее знает, что низшее неистинно или может быть неистинным. Вера всегда основывается на чужом авторитете. Человек начинает верить в нечто лишь после того, как он о нём узнает.

Аксиома:

«Знание первично, вера вторична. Нельзя верить неизвестно во что».

Вера в Бога основана не на знании Бога, про которого церковные авторитеты говорят, что Он не познаваем, а на знании о Нем. Бог и этот мир неразделимы. С известной долей условности можно сказать, что это одно и то же. Поэтому не страшны атеисты, страшна их глупость, в равной степени, как и глупость верующих. Глупость переворачивает принцип с ног на голову, ибо она всегда считает себя высшим. Когда она говорит: Я верю в Бога», она врет, потому что понимает под этими словами то, что она знает Бога. Потому она и глупость, что не знает себя.

Вот вам пример двух глупостей. Точнее, глупость одна на всех, представляют же её идеологические противники. Здесь они как близнецы-братья.

Уверенный глас церкви твердит нам, что вера первична, – с ним соглашаются те, кто отрицает участие Бога в создании человека. Парадокс! Но если бы только так. Библия говорит о том, что первые люди Адам и Ева знали Бога, и, следовательно, утверждает первичность знания. Тогда с чьей подачи поёт о первичности веры над знанием церковь? Попы и дарвинисты – кто же вы на самом деле?

Человек является наиболее полным выражением Бога. И раз мы с вами способны к познанию мира и себя, то не будет большой наглостью предположить, что мы способны и к познанию Бога. (Харе-харе.) Бог познаваем как в частностях, так и в принципе. Вся неисповедимость его путей – лишь для тех, кто неспособен к познанию. Путь мира и путь Бога – это путь человека. И мы говорим, что знаем куда идём?

Неисповедимость опять же нужна лишь тем, кто выступает против знания. Мы этих сапиенсов чувствуем за версту. Свою немощь они хотят переложить на наши плечи, убедив нас в том, что немощны мы. Этот номер у них не пройдёт – пусть поищут болванов в собственной среде.