Александр Ивин - Логика

Если в гуманитарном знании процедуры истолкования и понимания обычны, то в естественных науках они кажутся по меньшей мере редкими. По поводу идеи «истолкования природы», ставшей популярной благодаря Ф.Бэкону, В.Дильтей ясно и недвусмысленно сказал: «Понимание природы – interpretatio naturae – это образное выражение».

Иного мнения о понимании природы придерживаются учёные, изучающие её.

Одна из глав книги немецкого физика В.Гейзенберга «Часть и целое» симптоматично называется «Понятие понимания в современной физике (1920-1922)». «Позитивисты, конечно, скажут, что понимание равносильно умению заранее рассчитывать, – пишет Гейзенберг. – Если можно заранее рассчитать лишь весьма специфические события, значит, мы, поняли лишь некую небольшую область; если же имеется возможность заранее рассчитать многие и различные события, то это значит, что мы достигли понимания более общих сфер. Существует непрерывная шкала переходов от понимания очень немногого к пониманию всего, однако, качественного отличия между способностью заранее рассчитывать и пониманием не существует». «Умение рассчитать» – это способность сделать точное количественное предсказание. Предсказание есть объяснение, направленное в будущее, на новые, ещё неизвестные объекты. Сведение понимания к «умению рассчитать» является, таким образом, редукцией понимания к объяснению.

Гейзенберг приводит простой пример, показывающий, что такая редукция неправомерна: «Когда мы видим в небе самолёт, то можем с известной степенью достоверности заранее рассчитать, где он будет через секунду. Сначала мы просто продлим его траекторию по прямой линии; или же, если мы успели заметить, что самолёт описывает кривую, то учтём и кривизну. Таким образом, в большинстве случаев мы успешно справимся с задачей. Однако траекторию мы все же ещё не поняли. Лишь когда мы сначала поговорим с пилотом и получим от него объяснение относительно намечаемого полёта, мы действительно поймём траекторию».

О расхождении объяснения и понимания можно говорить применительно не только к взаимодействию природы и человека, но и к самой природе, рассматриваемой вне контекста целей и намерений человека. По поводу вопроса, понял ли он эйнштейновскую теорию относительности, Гейзенберг, в частности, говорит: «Я был в состоянии ответить лишь, что я этого не знаю, поскольку мне не ясно, что, собственно, означает слово „понимание“ в естествознании. Математический остов теории относительности не представляет для меня трудностей, но при всем том я, по-видимому, так ещё и не понял, почему движущийся наблюдатель под словом „время“ имеет в виду нечто иное, чем покоящийся. Эта путаница с понятием времени остаётся мне чуждой и пока ещё невразумительной… У меня такое ощущение, что я в известном смысле обманут логикой, с какой действует этот математический каркас. Или, если хочешь, я понял теорию головой, но не понял сердцем». Гейзенберг обосновывает своё сомнение в возможности отождествлять предварительную вычисляемость с пониманием также примерами из истории. Древнегреческий астроном Аристарх уже допускал возможность того, что Солнце находится в центре нашей планетной системы. Однако эта мысль была снова отвергнута Гиппархом и забыта, так что Птолемей исходил из центрального положения Земли, рассматривая траекторию планет в виде нескольких находящихся друг над другом кругов, циклов и эпициклов. При таких представлениях он умел очень точно вычислять заранее солнечные и лунные затмения, и его учение поэтому в течение полутора тысяч лет расценивалось как надёжная основа астрономии. Но действительно ли Птолемей понимал планетную систему? Разве не Ньютон, знавший закон инерции и применявший концепцию силы как причины изменения скорости движения, впервые действительно объяснил движение планет через тяготение? Разве не он первый понял это движение?

Другой пример касается электричества. Когда в конце XVIII в. были точнее изучены электрические явления, существовали весьма точные расчёты электростатических сил между заряженными телами. В качестве носителей этих сил выступали тела, как и в ньютоновской механике. Но лишь после того, как Фарадей видоизменил вопрос и поставил проблему силового поля, то есть разделения сил в пространстве и времени, он нашёл основу для понимания электромагнитных явлений, которые затем Максвелл смог сформулировать математически.

Эти примеры показывают, что пониматься могут не только поступки человека, но и явления природы, применительно к которым невозможно говорить о «намерениях» и «целях».

Понимание природы есть оценка её явлений с точки зрения того, что должно в ней происходить, т.е. с позиции устоявшихся, хорошо обоснованных, опирающихся на прошлый опыт представлений о «нормальном», или «естественном», ходе вещей. Понять какое-то природное явление значит подвести его под стандартное представление о том, что происходит в природе. Проблема понимания встаёт в естествознании, как правило, только в моменты его кризиса, когда разрушаются существующие стандарты оценки изучаемых природных явлений. Если какая-то область явлений описывается одной, в достаточной мере подтверждённой и хорошо вписывающейся в существующую систему знания теорией, то данная теория определяет как то, что происходит в рассматриваемой области, так и то, что должно в ней происходить в обычных условиях. Теория и описывает, и предписывает естественный ход событий. Дескриптивная и прескриптивная интерпретация основных положений теории (её законов) не различаются, объяснение и понимание, опирающиеся на эти законы, совпадают. Как только в рассматриваемой области обнаруживаются аномальные с точки зрения теории явления, даваемые ею объяснения и понимания начинают расходиться. Когда возникает конкурирующая теория, относящаяся к той же области, расхождение объяснения и понимания становится очевидным, поскольку представление о естественном, и значит единственном, ходе вещей расплывается. Возникает возможность объяснения без понимания и понимания без объяснения.

Понятие естественного хода событий является ключевым в проблеме понимания природы. Пока что это понятие столь же неясно, как и понятие понимания природы.

«Любая физическая теория говорит нам, – пишет современный американский философ А.Грюнбаум, – какое индивидуальное частное поведение физических сущностей или систем она считает „естественным“ при отсутствии каких-либо видов возмущающих влияний, которые она рассматривает. Одновременно с этим точно определяются влияния или причины, которые рассматриваются в этой теории как ответственные за какие-либо отклонения от того поведения, которое предполагается „естественным“. Однако, когда такие отклонения наблюдаются, а теория не может сказать, какими возмущениями они вызваны, то в таком случае её предположения относительно характера „естественного“, или невозмущаемого, поведения становятся сомнительными». Теория постоянно стремится к тому, чтобы предписываемый ею естественный ход событий совпадал в известных пределах с реальным их ходом, чтобы «должен» не отрывалось от «есть», а понимание, достигаемое на основе прескриптивно интерпретированных законов теории соответствовало тем объяснениям, которые строятся на основе этих законов, истолкованных дескриптивно. Если намечается существенное расхождение «естественного порядка» и реального хода событий, теория должна быть способна указать те возмущающие причины, которые искажают второй ход событий, несут ответственность за отклонение его от первого.