Михаил Топтыгин - Наука дилетантов

Когда какое-то желание невозможно удовлетворить, то человек его подавляет и продолжает заниматься своими делами как ни в чём не бывало, как будто подавленного желания нет совсем. Однако такое полное подавление удаётся лишь тогда, когда желание слабое. Если же оно становится очень сильным, то может прорваться через любые разумные доводы и заставить человека действовать, хотя и очевидно, что желание неосуществимо, и никакие действия не приведут к цели. Такое очень сильное желание может даже полностью завладеть рассудком человека и заставить его работать на себя. Всё зависит от силы желания, а вернее от того, способен ли человек справиться со своим неосуществимым желанием или нет. Пока человек сильнее, всё идёт разумно. Но как только более сильным становится какое-то его неосуществимое желание, так сразу начинаются бесполезные, нелепые и даже вредные действия. Голодающие пытаются насытиться жмыхами, опилками и другими непитательными веществами; больные неизлечимыми болезнями ищут спасения у знахарей и шарлатанов; потерпевшие кораблекрушение, плавая долгое время на плотах или в лодках в открытом море и страдая от жажды, иногда начинают пить морскую воду, чем только ухудшают своё состояние. Уже вошло в поговорку, что утопающий хватается за соломинку, хотя она никогда не спасает.

Неосуществимые желания могут вызывать только бесполезные, нелепые действия и мысли. А поскольку осуществимость или неосуществимость желаний зависит от обстоятельств, то и разумность или неразумность человеческих действий и интеллектуальных проявлений тоже зависит от обстоятельств. Чем больше обстоятельства соответствуют желаниям людей, тем люди действуют разумнее, а чем это соответствие меньше, тем человеческие действия становятся неразумнее. То же самое можно наблюдать и у животных, изменяя обстоятельства, в которых они находятся, и для понимания этого явления не требуется никаких “инстинктов”.

Несомненно, что многие желания вызываются потребностями. В результате возникла тенденция усматривать за желаниями какие-нибудь потребности и смешивать эти два явления. Для психологии важное значение имеет осознание потребности, потому что только в таком случае она переходит в психологическое состояние. К этому приспособили и терминологию: неосознанная потребность там обозначается как нужда, а осознанная – как потребность.

Однако, если не ставить перед собой узкоспециальные цели, то нужно признать: потребность указывает на то, что необходимо для нормального хода жизни. Когда у человека возникает даже сильное желание закричать петухом или послушать новый анекдот, то это надо считать чудачеством, капризом или ещё чем угодно, но только не потребностью. Если все желания связывать с потребностями, то будет неясно, что такое прихоть, своеволие, самодурство и прочее подобное, без чего легко можно обойтись.

Хотя потребности могут вызывать у человека соответствующие желания, но не все желания вызываются потребностями. Желание жить – это не потребность, а первичное явление, которому подчинены все потребности. Но бывает ещё и желание умереть или желание отомстить врагу, хотя человек от этого не только ничего не выигрывает, но может получить дополнительные неприятности. Бывают желания помочь ближнему или сделать что-то из жалости без всякой даже косвенной пользы для себя.

Некоторые цели человек достигает ценой своей жизни. Во время второй мировой войны в Японии были подготовлены тысячи лётчиков камикадзе, и в других воюющих государствах тоже немалое количество воинов шли на самопожертвование. Если человек пытается чего-то достичь ценой своей жизни, то значит им движет очень сильное желание – самое сильное, какое вообще может быть у человека. А соответствующей потребности тут нет совсем, потому что все потребности внутрижизненны. Потребности удовлетворяются на пользу организму, а желания иногда бывают направлены на вред и даже на самоуничтожение этого организма. Желания выходят за пределы потребностей, и так получается наверное потому, что единичный человек не представляет собой отдельного самостоятельного природного явления. Это составная частица, временно исполняющая обязанности своего биологического вида, и чтобы исполнять эти обязанности, у неё должны быть желания, не выражающие индивидуальных потребностей. Само устройство этих частиц и разнообразие в строении (различие между мужчиной и женщиной, большой или маленький рост, неодинаковые пропорции тела, склонность к полноте или худобе) не зависит от потребностей отдельного индивидуума, а определяется генофондом биологического вида. И возникнуть индивидуально, без других людей, как возникают различные предметы и явления – камни, ручьи, грозовые разряды, тепло, свет, звук – человек не может. Зародиться от одних лишь благоприятных внешних условий, как например, зарождается облако, он не в состоянии. Дискретность биологического вида не является полной, и это обнаруживается желаниями, не основанными на индивидуальных потребностях. А поскольку биологические виды воспринимаются как строго дискретные множества, то, значит, человеческому восприятию окружающего мира свойственна какая-то иллюзия или дефект

.

Жизнь не приходится по совести,

совесть сгибается по жизни.

Лев Толстой

Жить человеку лучше среди друзей, а не среди врагов. Причём намного лучше, потому что среди врагов вряд ли вообще можно жить. Значит надо как-то подружиться с окружающими людьми. В результате любой человек, взрослея, начинает чувствовать, что нельзя доставлять людям неприятности. С друзьями так не поступают. Каждый собственным опытом доходит не только до норм, предписываемых уголовным законом, но и до правил этикета, вежливости и хорошего тона. Помогают конечно и подсказки воспитателей.

Взаимная симпатия и благожелательность необходима, но не всегда достигается, поскольку люди ограничивают друг друга в пространстве, в предметах потребления, в общественном положении. Взаимная уступчивость должна проходить по линии справедливости, а эту линию не все представляют одинаково.

Дружба и вражда обязательно возникают в достаточно больших группах людей. Симпатия и антипатия неизбежны. Причём антипатия может появляться даже там, где ей не место – среди самых близких родственников. Отдельные случаи наблюдались уже в отдалённой древности, и, согласно греческой мифологии, Орест убил свою мать Клитемнестру. Даже значительно позже, когда появились писаные законы, такие случаи казались невозможными. Цицерон в речи в защиту Секста Росция (§ 70), рассказывал про знаменитого Афинского законодателя Солона: