Андрей Линде - Многоликая Вселенная

С другой стороны, можно к этому относиться с оптимизмом. Например, 25 лет назад я совершенно не верил в то, что вот эти эксперименты будут возможны, что люди могут померить температуру на небе с точностью до 10 в минус пятой градуса. Сейчас послушать, что говорят астрономы — они говорят еще какие-то чудовищные вещи, что они могут сделать еще и еще, правда для этого надо им еще и еще больше денег... Но в общем, действительно, наверное, асимптотически мы приблизимся к такому состоянию, когда количество денег становится больше, чем бюджеты стран, и тогда развитие фундаментальной физики такого рода замедлится. Я помню, однако, что в 1972 году, когда я окончил физфак, Владимир Яковлевич Файнберг, который нам тогда преподавал теорию поля, нам сказал: «Ребята, не занимайтесь теоретической физикой, не идите в эту науку, потому что это безнадежно. Сейчас ускорители нам ничего нового не дадут, данных никаких новых не будет, и, в общем, занимайтесь чем-нибудь еще». Но поскольку мы все уже были рождены теоретическими физиками, мы не могли слушать, верить в это, и когда я пошел в аспирантуру — это был 1972 год, и в 1972 году — так мне повезло, что это было время, когда была открыта единая теория слабых и электромагнитных взаимодействий, — мир поменялся. Это развитие произошло сначала из-за развития теоретической физики. Не из-за развития экспериментов. Потом был сделан соответствующий эксперимент. Вот с экспериментом тяжело было. Про теоретическую физику — нельзя поставить нам предел, что всё, совершенно невозможно. Может быть, кто-то придумает что-то гораздо более умное, чем теория струн. Так что если иметь мир в душе, то можно еще надеяться.

Ну, а с третьей стороны, когда меня иногда просят в Стэнфорде сделать какую-нибудь зажигательную лекцию для студентов, которые еще не выбрали себе специальность, объяснить им, что хорошего в физике, чтобы они все шли туда и физикой занимались... я один раз согласился это сделать. А потом, когда я туда пошел и стал им говорить, я вдруг увидел, что говорю что-то не то. Я начал говорить, что, мол, ребята, если вы можете — не идите в физику!.. И тут эта женщина, которая меня пригласила, она так села... «Как же, — говорит, — мы хотим, чтобы...» Я говорю: «Если вы можете не быть физиками — не идите в физику. Если вы можете не быть поэтами — не пишите стихи. Если вы можете не быть скульпторами — не лепите скульптур. Но если вы художник, для вас будет болезненно не писать картины. Болезненно! Для вас будет это просто невозможно. Если вы физик, если вы поражены тем, что есть какие-то проблемы, которые — вот как гвоздь, ну вы не можете перестать про это думать... Ну, тогда что вы меня спрашиваете? Тогда делайте это, ну а так, я вам рекомендую: нет, ребята, в computer science платят больше, так что...»

Вопрос. Андрей Дмитриевич, известно, что к Сахарову ездили вы с Киржницем. Вот вопрос: обсуждали ли вы теорию — вот то, о чём вы сегодня говорили, Сахаровские взгляды на многомирие, и, кроме этого, интересно, что обсуждалось с Сахаровым?

А. Д. Линде.Ну, мы много чего с ним обсуждали, вообще говоря, и, в частности, антропный принцип мы с ним обсуждали... Друг друга оба учили, поправляли. Он обладал замечательной возможностью и способностью увидеть какие-то вещи, которые для нас были... мы о них не думали... Он обладал другой способностью — абсолютно не слышать ничего, о чём мы ему говорили по поводу физики, никогда не менять своих точек зрения. Когда он писал какие-то статьи, и мы пытались ему сказать, что лучше было что-то изменить, он никогда этого не менял. В этом отношении он был похож на Хокинга, который обладает такой же в точностью спецификой, что Хокингу объяснить что-нибудь, даже если он по сути дела неправ, было совершенно невозможно. Но имел и имеет невероятную творческую способность... Поэтому вот, люди такого типа... к ним надо так относиться.

Вопрос. Андрей Дмитриевич, я как раз отношусь к экспериментаторам больше, чем к теоретикам, поэтому у меня вопрос ближе к экспериментальной науке. Вот вы упомянули о реликтовом излучении, 2,7 кельвина с точностью 10 в минус пятой — это, конечно, довольно низкая температура, и, конечно, за это время, пока она установилась во Вселенной, произошло огромное количество усреднений, и надо полагать, что симметрия наладилась. Однако вот у меня вопрос, связанный как раз с этой областью температуры. 2,7 кельвина — это приблизительно 4 наносантиметра, и в этой области спектра находится огромное количество различных переходов известных нам молекул... И вопрос мой относится к следующему: можете ли вы как-нибудь прокомментировать известный факт как раз асимметрии в этой вот области температур, он относится к следующему. За 40 лет наблюдения космических мазеров установлено, что водяные мазеры работают только на ортомолекулах. Нет, на парамолекулах. Вопрос странный, хотя казалось бы, в таких масштабах, в которых они работают, несколько килопарсек, там, 13 килопарсек, облака, должны были бы излучать на более длинных волнах.

Второй вопрос связан с еще более интересным фактом — тоже, кстати сказать, связанным с отсутствием симметрии в этой области частот — связан с мазерами на молекулах гидроксила. Известно, что 40 лет наблюдений мазеров показали, что в основном молекулы гидроксила светят на мазерных частотах, циркулярно поляризованных обоих, левых и правых, вращений. И однако совершенно отсутствует, до последней работы Слыша в феврале, линейная поляризация — [она] была обнаружена совсем недавно. И вот эти вот факты...

Ведущая.У нас популярная лекция, популярная!

Нет, ну это популярно, это тоже всех касается. Эти факты, между прочим, показывают, что тут не всё так симметрично, даже несмотря на такое огромное количество лет, пройденных после создания Большого взрыва, и так далее.

А. Д. Линде.Ну, я, к сожалению, на этот вопрос ничего ответить не могу. Это надо уже знать, действительно, специфику материала — по каким причинам, какие переходы возможны, какие нет; может быть, у них энергетические уровни немножко по-разному расщеплены... Не знаю. Просто это действительно интересная вещь, и хотелось бы знать...

Вопрос. Андрей Дмитриевич, вы говорили о темной энергии, вы говорили о барионном веществе, но как-то за пределами оказался вопрос о темной материи. Все-таки если возвратиться к этому вопросу. Как вы считаете, это как бы барионная все-таки материя или это нечто иное, какая-то иная природа? Что вы можете сказать о природе темной материи, и есть ли, как бы, место для темной материи в рамках инфляционной космологии?

А. Д. Линде.Да, место, конечно, есть. В инфляционной космологии место есть всему. Что касается темной материи — есть, может быть, два наиболее популярных кандидата на роль темной материи. Первый — это стабильные суперсимметричные партнеры частиц, которые возникают в теориях, основанных на супергравитации. Это одна из тематик того, что собираются делать в LHC. Они хотят найти какие-то частицы, которые могут играть роль компонентов темной материи.