Владимир Ажажа - Иная жизнь

Да что там какое-то не очень солидное издание… Вот и газета «Неделя» спустя шесть лет пишет, по сути, о том же, рассказывая об уже упоминавшемся полете над Баксаном: «капитан Шогенов через день после случившегося пришел в редакцию газеты «Советская молодежь» и поведал о необычном наблюдении. Но сообщение так и не увидело света. Почему?

— Да, мы подготовили статью, — ответили мне в редакции, — но цензура решительно запретила публикацию, ссылаясь на какое-то положение, согласно которому всякие сообщения о подобных случаях следует направлять в Академию наук СССР, и только.

Выясняю у начальника Управления по охране государственных тайн в печати при Совмине КБАССР Х. Ахметова, что, действительно есть указание не публиковать материалы о так называемых «летающих тарелках» и других неопознанных летающих (НЛО) без разрешения отделения общей физики АН СССР?.

Впрочем, упреки мои адресуются не цензуре, а тем, кто «рекомендовал» ей накладывать запрет, — самой АН СССР», — пишет корреспондент А. Казиханов.

Почему же так упорно не складываются отношения «большой науки» с тем, что выходит за рамки привычного? «Презирать то, чего мы не можем постигнуть, опасная смелость, чреватая неприятнейшими последствиями», — говорил некогда один француз. И если уж физики, пытаясь истолковать небесные аномалии, обращаются к психологии, почему бы и нам не попробовать?

Психологи, например, делят всех людей на несколько типов в зависимости от того, как те относятся к разным новшествам:

новаторы — отличаются тем, что постоянно ищут новое. Их девиз: «Все, что можно, должно быть усовершенствовано»;

энтузиасты — принимают новое независимо от степени его разработки и берут на себя нелегкий труд пропагандировать и защищать это новое;

рационалисты — принимают новое лишь после тщательного анализа всех «за» и «против». Они за новшества, но надежные;

нейтралы — э тим все равно. Что скажут, то и будут делать. Сами же инициативы не проявляют;

скептики — на слово никому не верят, даже если полезность новшества очевидна. В коллективе полезны тем, что охлаждают пыл склонных к авантюрам. Но полная победа скептиков означает прекращение всякого поиска: ведь в отличие от рационалистов, их цель — тормозить новое;

консерваторы — духовные братья скептиков, но только их скептицизм не знает границ. Девиз — «никаких перемен, никакого риска»;

ретрограды — идут еще дальше консерваторов. На их знамени начертано: «Все старое — лучше нового!»

Причем, по мнению психологов, переход из одного типа в другой очень затруднителен, особенно в пожилом возрасте. Не было ли в группе «официальных экспертов» некоторого перекоса в пользу замыкающих этот перечень. Иначе трудно объяснить, почему эксперты подчас уверены в результатах некоторых процессов, даже не думая браться за их исследование.

— Владимир Васильевич, не кажется ли вам, что масса сообщений о НЛО и пришельцах из космоса приближается к критической? — спрашивает корреспондент О. Ткачук.

— Может быть, — отвечает В. В. Мигулин. — И я уверен, что результатом этого процесса в конце концов должно стать новое качественное состояние общественного мнения. Мы забудем о НЛО, как забыли о ведьмах и домовых. Лучше всех лечит и объясняет время.

Короче говоря, проблема не в НЛО, а в нас с вами: не так представляем себе мир, как надо. Но нам трудно разделить мигулинский оптимизм. Сколько раз уже пытались под барабанный бой похоронить проблему: «Конец мифа о «летающих тарелках», «Конец сенсации о погибших инопланетянах»… И так без конца, уныло и однообразно. Долго ли еще?

… Чтобы избежать упрека в одностороннем взгляде на роль науки в изучении проблемы НЛО, заметим, что далеко не все исследователи придерживаются подходов, о которых шла речь в этом разделе. Но если их можно отнести к экспертам, то лишь к неофициальным. Зато им не в тягость заботы, благодаря чему мы и знаем об НЛО все то, что знаем.

Тем временем американские уфологи, далекие от наших забот, выслали приглашения П. P. Поповичу и мне на свой ежегодный симпозиум, который организовывала МУФОН, а порусски — Всеобщая уфологическая сеть. Это научное общество существует с 1967 года, издает свой журнал и научные труды и состоит из американских, в основном, и неамериканских ученых, интересующихся НЛО. Состоять в МУФОНе и получать оттуда персональные приглашения почетно. Американцы, учитывая российские финансовые трудности, пригласили Поповича за их счет. Я выехать не мог, потому что нужных денег не было ни в Уфоцентре, ни в кармане. Тогда за неделю до симпозиума Павел сообщает факсом в МУФОН, что он не сможет приехать ввиду служебной занятости, а свои полномочия и право прочитать свой доклад передает мне. Я за счет приглашающей стороны полетел по маршруту Москва — Франкфурт — Даллас — Альбукерке. Уфологический симпозиум «МУФОН-92» на этот раз проходил в главном городе штата Нью-Мексико — Альбукерке.

Стоял июль. Вечером 8-го числа я ступил на порог гостиницы «Дабль три», что означает «Два дерева». И действительно, два небольших деревца стояли перед отелем, заботливо огороженные от дорожно-транспортных происшествий. Портье сообщил, что меня ждут в штабном номере на двенадцатом этаже. Я поднялся, вошел и почувствовал себя среди своих. Висел дым, стояли бутылки, уфологи хохотали, а Уолтер Эндрюс, руководитель МУФОНа, познакомившись, стал представлять трезвых и не совсем, но активных членов уфологического движения. Атмосфера была непринужденная и располагала бы еще больше, если б не языковой барьер. Проходилось переспрашивать, просить говорить медленнее, прибегать к языку жестов. Эндрюс объяснил, что приставленный ко мне переводчик Дмитрий Осипов вот-вот приедет, и все будет о'кей.

На полдень следующего дня была назначена пресс-конференция, где я впервые в истории МУФОНа должен представлять уфологов земли русской. А Осипова все не было. Что делать? На фиксированное выступление отпускалось двадцать минут. И вот двадцать минут я вымямливал через микрофон о сложной политической ситуации в России, об экономическом кризисе, парализующем все и вся и уфологию в том числе. А об особенностях исследований феномена в нашей стране обещал рассказать в будущем докладе. Когда я отбыл номер, Эндрюс показал большой палец, а я пошел в душ смывать цыганский пот. Наступил вечер. Завтра — открытие и начинаются пленарные заседания. Уж полночь близится, а Осипова нет.