Владимир Ажажа - Иная жизнь

И вдруг на фоне многих прослушанных отзывов (кому — понравилось, кому — нет, кто-то что-то уточнял) зазвучало эмоциональное признание сотрудницы одной из столичных военных академий: «Со мной случилась подобная же история. Дважды». Я тут же попросил ее приехать в Уфоцентр. Она согласилась. И в свой обеденный перерыв, который за счет беседы удлинился еще на час, красивая, загорелая, стройная темноволосая женщина в зеленоватом платье побывала у нас. Назовем ее Т. Возраст — бальзаковский.

В присутствии еще двух сотрудников Уфоцентра, явно переживая прошлое, но довольно последовательно рассказала о своих злоключениях, связанных с ее похищением пришельцами.

Она не производила впечатления ущербной женщины с нарушенной психикой, хотя нервная нагрузка, переживаемая похищавшимися, зачастую вызывает в людях психофизические изменения. Логика изложения, осмысленные ответы Т. на наши вопросы вроде бы не оставляли каких-либо сомнений в ее искренности и разумности. История, поведанная ею, была почище любого детективного бестселлера. А когда она показала на небольшую припухлость на правом виске: «Вот здесь они мне встроили датчик. Временами он кровоточит» и позволила нам, то есть мне и сотрудникам, пальцами ощутить под кожей ее виска небольшое плотное тело, то стало ясно, что мы имеем наш, российский, факт похищения с возвращением со всеми известными по публикациям сопутствующими для подобных случаев атрибутами. Кстати, в американской истории с Линдой Кортайл похитители встроили ей внутрь головы тонкий удлиненный (около 10 сантиметров) датчик, идущий от переносицы к основанию верхней челюсти. Это обнаружилось с помощью рентгеноскопии.

Прослушав Т., я попросил ее изложить все сказанное на бумаге. Работая с очевидцами, мы стараемся поступать так всегда, тем более, что потерпевший, делая описание, часто вспоминает детали. И еще поэтому, что «написанное пером — не вырубишь топором» и записи удобно анализировать в любое время. Т. согласилась и попросила три дня. Ни она, ни я и вообще никто не предполагал, какими пешками в руках невидимых, но могущественных гроссмейстеров мы окажемся и во что мы втягиваемся. И мне трудно было осознать, что все, что начало происходить, — это не сон, не вычитанное в зарубежных книжках, а изменившееся вдруг течение моей жизни, ее новая действительность.

9 июля 1993 года, в пятницу, Т. сообщила по телефону, что все написала, а утром в понедельник 12-го завезет в Уфоцентр. Утром Т. не появилась. На работе ее тоже не оказалось. Дома телефон не отвечал. После обеда коллеги Т. по работе сообщили, что ей нездоровится, что-то с пищеварением, из квартиры она не выходила, видимо, не соединялся телефон, так иногда бывает в телефонной сети. Вечером Т. позвонила мне и сказала, что поправилась и завтра будет.

Назавтра, 13-го, Т. не приехала. На работе сообщили, что с утра уехала куда-то по поручению начальства. Перезвонились вечером. Т. сказала, что утром муж на своей машине подвезет ее к Уфоцентру. Этого тоже не случилось, а Т. оправдывалась, что муж автоматически проехал мимо и провез ее прямо на работу, а возвращаться уже не было времени.

На следующий день Т. была на работе, но материал забыла дома. Она поклялась, что завтра, то есть 16-го, ее письменные показания будут у меня на столе. 16-го Т. не появилась.

Не кажется ли странным любому человеку такое сочетание случайностей? Шутка ли, в насыщенной транспортом и телефонами Москве двое взрослых людей в течение недели не могут передать друг другу письмо! И мне стало казаться, что это происходит из-за того, что похитителям Т. не нужно, чтобы кто-то распутывал клубок их взаимоотношений.

Вечером 16-го я позвонил Т. Ее супруг попросил перезвонить через десять минут: «Она в ванной». Но никто не брал трубку и через десять, и через двадцать минут, и через час.

Мне стало не по себе. И уже не захотелось никаких протокольных записей. Ведь все очень просто — я сам воспроизведу на бумаге ее рассказ. У меня неплохая память — я ношу в голове даты, телефоны, обстоятельства многолетней давности. Без конспекта я могу осмысленно выступать часами.

Но оказалось, что из истории с Т. я ничего не помню. Что, где, когда ничего, никакой зацепочки. Мне кажется, впервые я ощутил у себя в голове некую черную дыру, провал, беспомощность перед обстоятельствами.

19 июля, неся письмо в Уфоцентр, Т. вышла с работы, упала и разбила коленку. Была вынуждена вернуться. 21 июля один из слушателей академии, где работает Т., согласился по пути занести завтра пакет в Уфоцентр. Его напрасно прождали весь день 22-го. Вечером Т. объяснила по телефону, что у слушателя изменились планы, и он не смог доехать до нас. Поэтому 23-го она все привезет сама. Дьявольское колесо фортуны продолжало вращаться, не оставляя нам шансов.

23-го до обеда Т. не появилась. Тогда я, сдвинув в сторону запланированный груз обязанностей, решил «идти на Вы». Я позвонил Т. «Она в академии, но будет минут через десять». И я без предупреждения ринулся в академию. В бюро пропусков мне сказали, что флигель, в котором работает Т., находится рядом с проходной номер 2. На часового у проходной, видимо, подействовал вид моего удостоверения и чистосердечная просьба, и под его бдительным оком я начал звонить, а потом стучать во флигель. «Т. здесь, она не выходила», — подтвердил часовой. Обработав двери, я стал стучать в окна. Все было напрасно. Флигель молчал. Часовой чесал в затылке. А я? Я уже знал, в чем дело. ОНИ не допускали утечки информации. Вечером по телефону Т. плачущим голосом заверила меня, что в понедельник 26-го мы с ней встретимся в 15 часов в метро у бюста Маяковского. Рандеву на «Маяковской» совпадало с нашими маршрутами на работу и домой.

В 15 часов Т. не явилась. Я прождал до 16 и снова пошел к флигелю. «Только что вышла», — сказал мне часовой. 27-ro Т. пояснила, что из-за служебной перегруженности вчера быть не смогла, а к Маяковскому послала солдата, который был вооружен моими приметами и, держа в руках вызывающе красный пакет, стоял и ходил у бюста. Я же никакого солдата не заметил. И так далее и тому подобное. То снова Т. недомогает, то забывает пакет, то еще что-то. И так до 6 августа.

Недомогала не только Т. У меня никогда в жизни не болели зубы. С 27 июля у меня во рту начала разгораться и через пару дней буквально заставила лезть на стену острая зубная боль. Неделя ушла на сверление, пломбирование и другие мучительные акции. Затем начались боли в сердце. Дошло до того, что я смог спать только на спине, а левую руку поднимать только до уровня плеча. Боль удалось локализовать только к 12 августа.

Из моего портфеля исчез пакет с невосполнимыми фотографиями. На одной из них было зафиксировано мое выступление в ЦНИИЭП-жилища. Я читал лекцию, а над головой под потолком явно проглядывается парящая светлая фигура, обычно ассоциирующаяся с Божьей матерью.