Тамара Малинина - Дворец великого князя Алексея Александровича

А. А. Половцов описал еще один из больших приемов в Алексеевском дворце, состоявшийся в марте 1891 года. "Спектакль у великого князя Алексея Александровича в выстроенном им дворце, что прежде был дом игрока Сабурова (директора театров). К девяти часам съезжаются приглашенные числом 80, в 9 1/2 часа выходят их величества и их высочества; все собиравшиеся переходят в большую галерею, имеющую назначение ужинной комнаты, там устроена сцена и расставлены стулья. В первые ряды садятся члены императорского семейства, за ними дамы, а позади мужчины. Первая пьеса (французская, сочинения Коппе, совершенно салонного характера, довольно плохо разыграна Лего и Гитри), потом следует представление сцены из второй части «Мертвых душ»… Сцена эта разыграна превосходно Варламовым и Давыдовым. В заключение играют импровизированный фарс, сочиненный совокупными усилиями русских и французских актеров, как изображают себя самих, будто бы задумавших дать представление, сами не знают чего. Под этим предлогом они поют куплеты, передразнивают известных парижских и здешних актеров, словом, говорят всякий вздор, направленный к возбуждению смеха, в чем и успевают, впрочем. В 12 час. переходят все в большую залу, где подают ужин гостям, разместившимся за небольшими 12-кувертными круглыми столами. Повар великого князя считается первым в городе, почему я и запишу меню его ужина: «Консоме с крессом, буше по-королевски с пирожками, форель, паштет из дичи, котлеты из молочного барашка по-кланярски, пармские вафли с фиалковым мороженым» {5} 5 Перечень блюд приводится в переводе с французского в том виде, как это было сделано при издании "Дневника" . В 1 час все окончено.

В числе присутствующих, разумеется, старается выдаться Зина Лейхтенбергская, весьма, впрочем заплывшая после болезни каким-то мертвенным жиром, сестра ее, глупая кн. Белосельская, силящаяся развязностью в этом доме напоми нать, что она почти belle-soeur хозяина. Милейшая великая княгиня Елизавета Федоровна горько сетует, разговаривая с моей женою, на трудности предстоящей ей московской жизни. Императрица по обыкновению намеренно меня не замечает. Ольга Федоровна подзывает меня, чтобы посмеяться над всем, нас окружающим. Государь в антракт уходит курить. Мне приходится ужинать между княгиней Салтыковой (урожд. Долгоруковой) и фрейлиною графиней Кутузовой. Обе весьма любезны и благовоспитанны.

Вообще прием удается отлично, все происходит без каких-либо непредвиденных неудач и в малейших подробностях безупречно элегантно и правильно благодаря вниманию и старательности хозяина".

Великий князь Алексей Александрович не случайно на прием в свой дворец пригласил таких столпов Александринки, как Давыдов и Варламов — они считались самыми талантливыми драматическими артистами.

Давыдов мог играть поразительно разнообразные роли — "от бешеного комизма до самой сдержанной трогательности", — так охарактеризовал его искусство князь С. М. Волконский. "Он и Варламов были единственные на Александринской сцене, которые могли заставить плакать. Варламов был внешне более красочен: огромный, с большим голосом, с прекрасной чеканкой в сочном говоре, он сразу захватывал, как выйдет на сцену. Но он был неряшлив, ролей не знал, под пускал от себя и, главное, слишком пользовался раз навсегда завоеванными средствами — обожанием публики, неоспоримостью своего имени… Давыдов был единственный русский актер, о котором могу сказать, что он совсем хорошо читал стихи. Чувствовалась в его читке глубокая любовь к красоте слова, к красоте текста, всегда соблюдался рисунок мысли, и никогда темперамент не нарушал требований грамотности и логической ясности" [11, т. 1, с. 61].

Алексей Александрович и Зинаида Дмитриевна, обладавшая хорошим голосом, чрезвычайно увлекались итальянской оперой.

Итальянская опера в Петербурге пользовалась особой популярностью, это было своего рода «помешательство». "Знаменитый тенор Мазини, — вспоминал кн. Волконский, — имел целый хвост дожидавшихся его почитательниц. Настоящие «мазинисты» ждали его не у театра, а у подъезда его дома — с цветами и конфетами, с бутылками вина. Он выходил из кареты и, гордо проходя ми мо обожательниц, с презрением озирая подношения, говорил: «Donnez sa á Antonio» и поднимался в свою квартиру". Среди других итальянских певцов славились Марио, Рубини, Кальцолари, Патти, Котоньи, с которыми никак не могли тягаться русские исполнители. Повелением императора Александра III в 1880-е гг. итальянская опера была упразднена. Большой театр был отдан русской опере. Это было сделано для того, чтобы вывести русскую оперу на "широкую дорогу развития" [11, т. 1, с. 153].

Многие меломаны были разочарованы, а "Зина Богарне до того приставала к государю за уничтожение итальянской оперы, что государь рассердился до того, что стукнул кулаком по столу" — вспоминал Половцов в 1885 году [28].

Подобно другим великим князьям, Алексей увлекался балетом.

М. Ф. Кшесинская вспоминала, что в Красносельский сезон 1892 года на ее репетиции и в антрактах, "ко мне приходили не только молодые великие князья, но и старшие. Владимир Александрович, Алексей Александрович, принц Христиан Датский… Приходил герцог Евгений Максимилианович Лейхтенбергский… особенно в последнем антракте перед балетом, а потом все шли на сцену, где артисты собирались в своих костюмах перед началом дивертисмента".

Помимо классического искусства, великий князь Алексей обожал цыган, с их искрометными танцами и задушевным пением. Он их слушал не только в ресторанах, но и приглашал к себе во дворец на Мойке.

Из всех спортивных увлечений великий князь Алексей Александрович, помимо морских путешествий, предпочитал охоту, а также теннис.

Его племянник, великий князь Кирилл Владимирович вспоминал: "Я всегда был заядлым тенниссистом, и в зимние месяцы 1893-96 гг. часто играл на закрытых кортах дяди Николаши (великого князя Николая Николаевича) и графа Шувалова, которого мы звали Бобби. Кроме того, в нашем распоряжении был корт, который устроили в помещении одного из больших складов военно-морской верфи.

Отец и дядя Алексей, равно как и многие иностранные дипломаты, часто присоединялись к нашим полным беззаботного веселья играм.

Дядя Алексей облачался в странное одеяние собственного изобретения — что-то вроде мефистофелевского костюма в красную полоску — которое делало его похожим на настоящего шпрехшталмейстера. Он очень гордился тем, что был единственным обладателем такого фантастического наряда, и любил демонстрировать его окружающим. «Я одет лучше любого из вас», — не раз говорил он нам.

Когда в перерывах между сетами мы пили чай — а его нам подавали из находившегося неподалеку дома дяди Алексея, — мальчишки из мореходного училища, которые подносили нам мячи, начинали дурачиться и поднимали такой шум и гам, что дядя Алексей своим зычным командным голосом призывал их к порядку" [17, с. 74].