Владимир Щербаков - Встречи с Богоматерью

Я выбрал простые темы. Если в образах отражен Шаданакар, если Мать Мира это подтверждает, то нарисованная Андреевым и мной перспектива верна. И она в самом деле верна!

Еще до начала работы над второй книгой встреч я просил Жанну передать Божьей Матери мои вопросы, относящиеся к Шаданакару. Их было два. Первый: правда ли, что в образе князя Гвидона отражен образ самого Бога? Второй: правда ли, что коршун в сказке Пушкина о Царевне Лебеди - это Гагтунгр?

Читатель, внимательно прочитавший несколько предшествующих страниц, согласится, что эти вопросы имеют непосредственное отношение к реальности Шаданакара.

Да, Шаданакар существует, это не фантазия. Его структура именно такая: не все нам, людям, видно. И есть Гагтунгр, как есть принадлежащее ему пространство. Вот что следовало из ответов великой богини. В тот раз я задал еще один вопрос. Какое у великой Исиды было имя в Атлантиде?

Исида почиталась в Египте намного раньше того времени, к коему иные атлантологи относят цивилизацию Крита и Санторина. Я уже высказался: Атлантида - это не Крит и не Санторин, как иногда пишут. Не было смысла египетским мудрецам и жрецам рассказывать сказки о Крите и мелких островах в Средиземном море, которые для них были самой близкой и к тому же изъезженной провинцией. Для меня речь всегда шла не о втором тысячелетии до нашей эры, не о Крите, а об Атлантиде в Атлантике, погибшей примерно за девять тысяч лет до уничтожения Санторина взрывом вулкана.

Исида не сообщила своего имени в Атлантиде. Слишком рано я спросил об этом. Но ее ответ тем не менее таков, что заставил меня пережить волнующие дни.

Атлантида была. Она располагалась там, где ее искали Н.Жиров и я. Мы писали об этой именно Атлантиде - в Атлантике, среди океана. И она была, была там, потом погибла. Я приведу теперь протокольно точную запись беседы с Божьей Матерью, подтверждающей это.

Накануне я просил Жанну запомнить мои вопросы.

- Да, - сказала пресветлая Богоматерь - князь Гвидон - это одно из воплощений Бога, образно говоря. Коршун и впрямь Гагтунгр. А имя мое в Атлантиде назвать не могу - нужно тогда рассказать и об Атлантиде. А у меня мало времени. Потом назову это мое имя, для другой его книги.

- Для какой книги?

- После той книги, о которой я сказала, он будет писать книгу об Атлантиде. Тогда он узнает еще одно мое имя.

- Он уже написал книгу "Все об Атлантиде".

- Не все.

- А с изданием нашей работы опять задержка?

- Да. Вмешиваются темные силы.

- Как тогда, когда он писал ее?

- Похоже. Постепенно я снимаю их действие. Пусть не волнуется. Книга будет! Сегодня у него тяжелый день...

- Как! Я же не предупредила его об этом дне! - воскликнула Жанна.

- Я упустила из виду, - ответила Богоматерь. - Но все будет нормально, передай.

- Скоро ему начинать новую книгу, которая будет продолжением уже написанной?

- Пусть пока отдыхает. Я скажу. Пока больше отдыха!

- Как понять - больше отдыха?

- Больше воздуха.

- Ты сообщишь дни для работы?

- Потом. После его отдыха. Пока же сообщи ему дни, как всегда. Благоприятные и не очень... - И Богоматерь дала Жанне дни для меня, потом для нее. Добавила: - Меньше общения с людьми, не ввязываться ни в какие переговоры, делать свое дело.

Довольно будничное, рабочее продолжение этой беседы читатель найдет в дневнике встреч с Богоматерью. Раз уж так получилось, что упомянуты были неизвестные мне силы, которые ранее олицетворяли женщины, мне предстоит рассказать подробности о подготовке к изданию первой книги встреч с Богоматерью.

* * *

...Из каких глубин Шаданакара они явились? Не знаю.

Наши столкновения были тоже невидимы для меня. Но они-то хорошо, вероятно, все видели. Для начала выследили художника. Еще до моего отпуска, в начале сентября, он получил задание от художественного редактора. Ему было рассказано, что и как рисовать, к какому сроку. Он согласился. Началась работа над обложкой. Так я считал, уезжая в отпуск, хотя срыв первого срока должен был бы меня насторожить. Но оттяжка представления работы на неделю-другую - довольно обычное для художников дело. Поэтому я не волновался. Тем более что за дело взялся Роберт Авотин, которого я знаю около двадцати лет: он пунктуален, одарен, у него свой стиль и своя манера. В семьдесят пятом он иллюстрировал мою первую книгу - увидела свет она в следующем году.

Представим себе лысоватого, солидного человека с мягким выражением лица, внимательными добрыми глазами, немногословного, способного на чудеса, с карандашом в руке. Это Роберт. Теперь представим себе растерянного, ошарашенного, с отрешенным взором человека, которого Роберт пытается успокоить. Это я. Выяснилось, что Авотин не сделал даже обложку. Появился с эскизом. Художественный редактор его забраковал, что само по себе вызвало мое изумление: раньше за Робертом такого не водилось. Попытаемся представить себе также дальнейший ход событий. Роберт Авотин отправляется в мастерскую после возврата эскиза, а по существу, почти готовой уже обложки и начинает интенсивно работать. Потом... исчезает. Его нет. Он не отвечает на звонки. Он не звонит сам. Сроки сорваны уже давно. Сорваны и третьи сроки. Я появляюсь из отпуска, неприлично загорелый, радостно жму руку художественному редактору. А он спокойно заставляет меня проглотить пилюлю и добавляет, что, получив свой эскиз обратно, Роберт сообщил следующее: автор, то есть я, не объяснил ему, что рисовать, и не дал ему хотя бы части рукописи книги, не сказал о сроках или назвал не те сроки, которые приняты. Все это повергло меня в уныние, как пишут иногда в романах. Но куда он исчез сам? Тайна, покрытая мраком неизвестности, - я продолжаю пользоваться лексиконом беллетристов или, может быть, пародистов.

Я покупал для художественного редактора пирожки и фрукты, ласково говорил с ним о погоде и нашей нелегкой жизни. Однажды он прослезился. Стальное сердце не выдержало.

- Откуда ты взялся на мою голову! - вскричал он, вытирая слезы рукавом курточки.

Дело было сделано. Он схватил рукопись, побежал прочь.

- Ты куда, Боря?

- В мастерскую! - крикнул он, повернув ко мне на мгновение заплаканное лицо пятидесятилетнего расстроенного до чертиков мужчины.

Через три минуты главный художник издательства остановил меня у выхода.

- Ты что сделал с нашим художественным редактором?

- Ничего. Ну, так...

- А с художником?

- Тоже ничего.

- Финтишь. Куда исчез художник?

- Не знаю.

Еще несколько дней прошло в подобных разговорах. Потом все стихло. Недели три я не видел никого из них, потом возник художественный редактор. Все было готово, как я догадался по его виду. Он же, однако, придерживался иного мнения на этот счет.

- Ты знаешь - сказал он с улыбкой, - я бы сделал обложку, сделал бы шмуцтитулы, но у меня не было образца, ты же ничего не рассказал, ничего не показал... так нельзя! Ты что побледнел? Был такой загорелый вроде...