Владимир Авдеев - Русская расовая теория до 1917 года. Том 1

Все эти вопросы и многие другие, не менее важные, решаются так или иначе, но, во-первых, в их решении люди различного склада ума не сходятся между собою, а во-вторых — ответы на них даются неточные, неопределенные, гадательные, не имеющие ничего общего с ясными и определенными ответами наук точных. «Такой-то всемирно известный ученый авторитет, — говорят вам, — выражается об этом так-то, а другой, не менее его знаменитый, опровергает первого и говорит так-то, третий опровергает их обоих и высказывает третье совершенно оригинальное мнение, четвертый опровергает мнение трех первых и т. д.». Подобным же образом даются и рецепты для уничтожения того или другого из зол, удручающих человечество. Очень понятно, что, если ответы нужны вам не для того, чтобы блистать своею памятью и начитанностью, а для действительного дела, они вас ни в каком случае не удовлетворят.

Если вы попробуете применить на практике указания «неточных» наук, то окончательно разочаруетесь и в них самих, и в их жрецах. Почти нет ни одного средства, рекомендуемого для уврачевания общественных ран, которое не стояло бы в прямом противоречии со множеством фактов действительности, известных всем и каждому. Если бы, например, вы захотели узнать, каким средством можно поднять умственную силу народа, то вам скажут, что народ нужно воспитывать, учить и развивать. По биографии великих людей и практика жизни тотчас же дадут вам в изобилии факты прямо противоположного свойства.

Практика жизни говорит, что есть люди, способные от природы, которые жаждут знания и легко усваивают его без посторонней помощи. Не получая никакого воспитания, они нередко делаются светочами науки. Наоборот, есть люди неспособные и чувствующие органическое отвращение к знанию, перед которыми воспитание пасует. Следовательно, вся суть, по-видимому, заключается не в искусстве педагогов, а в прирожденных способностях.

Точно также для ускорения нравственности в народе лучшим средством считается распространение в его среде христианства, но всем и каждому известно, что христианство прекрасно уживалось с жестокими нравами Средних веков, с цивилизацией и с процессами о колдунах.

Говорят, что порядок в стране зависит от личности монарха, но мы знаем примеры, когда при государях слабоумных в стране был порядок, и наоборот при талантливых и энергичных — порядка не было.

С точки зрения точных наук такие положения совершенно невозможны. Точные науки только тем и сильны, что они не выносят ни внутренних, ни внешних противоречий, что ни одно из их положений не расходится с действительностью.

Приступая к исследованиям в области наук «неточных», я с первых же шагов натолкнулся на причину их неточности. Точные науки приступают к исследованию внешнего мира без всяких предвзятых идей; они собирают сырой материал, подбирают однородные факты и делают из них выводы. У наук «неточных» сырого материала гораздо больше, чем у всех точных наук, взятых вместе, но к нему приступают не для того, чтобы чему-нибудь научиться, а только для того, чтобы оправдать положения, которые с незапамятных времен принято считать аксиомами. Однородные факты не сопоставляются, из них не делается никаких выводов, а только выбираются подходящие для доказательства предвзятых идей, об остальных же умалчивается или делаются попытки подорвать доверие к тем личностям, которыми они собраны. Словом, производится антинаучная работа, называемая в просторечии «подтасовкой».

Проверкой «аксиом» никто не занимается и не может заняться, потому что это было бы святотатством, надругательством над тем, чем жили и чему молились наши отдаленные предки. Это род реликвий, завещанных нам седою стариной, к которым религиозное почитание продолжает сохраняться, несмотря на радикализм последних времен. Пока эти «киты» не тронуты, науки о человеческом обществе не сделаются точными и всегда будут оставаться в стороне от истинной цивилизации.

Сюда прежде всего надо отнести безусловное выделение человека из всего остального животного мира. Напрасно зоологи стараются найти место человека в ряду остальных животных, ставя его рядом с четверорукими. С ними охотно соглашаются на словах, но на деле между человеческим и животным миром остается все такая же глубокая пропасть, как в библейские времена.

Предположим, что ученым-обществоведам необходимо решить вопрос: что такое нравственность у человека? Есть ли это результат свободной воли и дело разума, или прирожденный инстинкт? Ученые, разумеется, ответят, что нравственность — дело разума, что ее основы нужно внушать человеку с раннего возраста, что ее можно привить, что нравственность дарится религиозным учением и законодательством, что в безнравственности общества виноваты правительство и его агенты, не хотевшие или не сумевшие оградить нравственность хорошими законами. Прекрасно. А теперь обратимся к животным. Самые совершенные, наилучше организованные общества мы находим у пчел, муравьев и термитов. Существует ли у этих животных нравственность? Конечно существует да еще какая. Муравьи одного муравейника несомненно любят друг друга, помогают один другому и в каждую данную минуту готовы за согражданина пожертвовать своею жизнью. Они никогда не обижают своих, не ссорятся, не дерутся, не грабят в своем муравейнике, не крадут и замков никаких не имеют. Все, что добудет один муравей, становится достоянием всего муравейника. Каждый муравей работает целый день, не покладая рук, не для себя, а для всех. Какой же нравственности еще нужно?

Но откуда почерпает муравей свою нравственность? Забоится ли кто-нибудь о ее развитии? Внушается ли она кем-нибудь муравью с раннего детства? Есть ли у муравьев проповедники и учителя нравственности? Каким законодательством она поддерживается? Кто издает мудрые законы и кто наблюдает за их исполнением? На все эти вопросы приходится отвечать отрицательно. У муравьев нравственность не дело разума, она не зависит ни от случая, ни от чьего-либо каприза, она автоматична и прирожденна. Муравей, если бы и захотел быть безнравственным, то не может этого сделать, потому что это выше его сил. Муравьиная нравственность настолько автоматична, что она совершенно одинакова для всех муравейников одного вида. Достаточно описать нравственность в одном муравейнике, чтобы знать ее во всех остальных. Никому еще не приходилось наблюдать внутри муравейника ни воровства, ни драк, ни лености и никаких антиобщественных пороков, от которых так страдает человечество.

Чем же достигается такая автоматическая нравственность? Ничем иным, как только существованием у каждого муравья прирожденного общественного инстинкта.