Владимир Авдеев - Русская расовая теория до 1917 года. Том 1

Задачи племенного физиогномического изучения весьма трудны от многих причин, и это также нужно принять в соображение при оценке сделанного до сих пор. Всякий естественно-исторический факт наблюдается и усваивается тем легче, чем он проще, чем менее он сложен и менее видоизменился от различных посторонних причин. Если бы племена сохранили их первоначальную чистоту, их признаки расы остались бы во всей неприкосновенности, то дело было бы сравнительно легко. Но земной шар, именно по отношению человека, представляет нам в этом случае самую запутанную задачу. По мнению большинства антропологов на земном шаре не осталось племен, никогда не подвергавшихся смешению; по мнению других число их крайне мало и ограничено, так как громадное большинство того, что мы называем в настоящее время племенами, есть результат исторических смешений различных племен. Кроме того, самое понятие племя очень эластическое: всякая группа, отделенная религией, наречием и обычаями, считается обыкновенно племенем, но само собою понятно, что все эти фигурирующие в антропологических инвентарях племена далеко не имеют одинакового антропологического значения. Они различны и по отношению степени чистоты крови и расы, и по степени уклонения их признаков от того первоначального корня, из коего они произошли. По объяснимому и понятному, хотя и странному ходу человеческого развития, именно человеческие племенные естественно-исторические различия всего меньше обращали на себя внимание наблюдателей и скорее являлись, до последнего времени, любопытным придатком к исследованиям путешественников, чем их существенною целью. Кроме того, племена, наиболее удобные для исследования, освоившиеся с наукою и небоящиеся ее, а таковы европейские и наиболее цивилизованных местностей других стран, представляются и наиболее смешанными. Антропологу поэтому почти всегда приходится или удобно наблюдать то, что по сущности, вследствие смешения, представляет значительные затруднения для дознания характеристичных признаков племени, или же, если он имеет возможность наблюдать более или менее чистое племя, то встречать трудности в самом производстве полных и точных опытов, не говоря уже о затруднениях, кои представляются искусственными видоизменениями лица и членов вследствие господствующих в разных местах привычек. Что в цвете лица принадлежит загару, действию перемен температуры и нечистоплотности, и что составляет естественную характеристику, до этого на практике часто добраться весьма трудно. Всякому известно как может изменить выражение оттянутая губа, искусственно сплюснутый нос, штукатурка лица разными красками, а это сплошь и рядом встречается антропологу-физиогномисту. Поэтому-то, если он даст только простое описание виденного, изложение произведенного на него известным племенем впечатления, то такое описание не только неудовлетворительно, но даже может привести к неверным заключениям.

При изучении физиогномических признаков с антропологическими целями нужно выделить все то, что принадлежит чисто бытовым этнографическим чертам. Известный костюм, известный способ прически, местные особенности окружающей обстановки служат весьма сильными средствами для придания известной характеристичности физиогномии. Измените прическу, наденьте обыкновенный костюм, и резкость впечатления во многих случаях исчезнет. Будет казаться нечто особенное в таком переодетом инородце, но он далеко не будет так резко отличаться от других представителей племен, как при своей естественной обстановке. Вот эту-то работу выделения всего того, что может влиять из этнографических условий племени и следует делать антропологу, и всякий поймет насколько подобная задача, такой анализ придаточного, декоративного, труднее непосредственного описания виденного и насколько он требует подготовительной работы и способности к наблюдениям. У европейских племен является та же задача, но в иной форме: тут костюм не выделяет особенности существующего, а наоборот часто вводит в заблуждение менее внимательного наблюдателя и заставляет его находить различия, или, по крайней мере, не дает ему возможности найти общие черты, там, где они действительно существуют. Актеры и гримировка их уясняют это нам на деле постоянно: одно и тоже лицо с лысым париком и бритым подбородком или с длинными волосами на голове, бороде и бровях, будет производить совершенно различное впечатление и иметь не одинаковый физиогномический характер. Пробор по середине головы, бакенбарды, той или другой формы, бритый подбородок или борода a'la Виктор Эммануил, сделают из русской простодушной физиогномии, если не совсем англичанина или итальянца, то все-таки обратят ее в лубочный портрет их, который издали, или при неопытности и введет в соблазн умозаключение относительно племенной или национальной принадлежности. Если это еще соединено с некоторым лоском, с уменьем схватить и затормозить на своем лице то или другое характеристичное выражение иной национальности, то является нечто весьма похожее на оригинал. Таким образом смешение племен и этнографические особенности их обычаев, влияющих на физиогномику, подкладывают не один камушек на пути, по которому должен идти антрополог, и он должен смотреть в оба, чтобы не споткнуться об него при своих умозаключениях.

Все племена, как говорят описания путешественников, представляют значительные вариации между своими представителями, не исключая даже племен, считаемых за наиболее чистокровные. Что принимать здесь за характерный признак в этих видоизменениях: частость ли его появления, или наиболее типичное выражение его? И то, и другое представляет и свои удобства, и неудобства. Избрание наиболее типичного удобнее в том отношении, что оно дает в одном представителе соединение признаков особенно характерных, но оно субъективно, оно зависит от взгляда, часто от предвзятого мнения, не говоря уже об умышленном избрании типа, что также, к сожалению, представляла антропология, хотя и в редких случаях и под влиянием совершенно ненаучных соображений. Примером этого может служить блаженной памяти теория туранского происхождения русских, выдвинутая как противодействие славянским симпатиям русских. Метод средних чисел более объективен, более стоит вне произвола, но он, как и всякий вывод, основанный на изучении средних, дает только частость появления признака, большую или меньшую вероятность его наблюдения в данном населении или лучше в данной численности его особей, но грешит тем, что не выдвигает главного характеристичного от придаточного. Кроме того, как показали Бертильон и другие, получение средних чисел отдельных признаков не дает еще возможности составить из них среднецелое, действительно существующее. Известная ширина носа у какого-либо населения может представлять такую же частость и такую же величину, как, например, известная форма скул, но из этого вовсе не следует, чтобы непременно полученная нами средняя форма носа встречалась непременно с полученною среднею формою скул, и может случиться, что если бы по этим средним мы воссоздали физиогномию человека в рисунке, то он произвел бы на нас впечатление совершенно иное, чем мы ожидали; что сказано о двух признаках, еще более приложимо к совокупности их. Еще чуднее выйдет картина физиогномии, если мы из всех средних размеров создадим фигуру; тогда даже может выйти совсем неестественное и даже карикатурное по отношению к изучаемому типу. Поэтому кроме крайних чисел выражения признака, указывают еще и предельные величины, графически изображают ход вариаций каждого существенного признака для племенного различия. Средние числа составляют часто незаменимое средство подойти к решению исследуемого морфологического вопроса, дают незаменимые указания и освещают путь к цели, но не дают прямо этой цели в руки исследователя, каковою в данном случае является установление типической формы физиогномии. Бертильон справедливо заметил, что есть существенное противоречие в смысле слов «среднее» и «тип»: все то, что является средним, промежуточным, бесхарактерным, то не может быть типичным.