Владимир Авдеев - Русская расовая теория до 1917 года. Том 2

2. Неприкосновенность умерших и утилизация трупа. Скифы: полотенца, чехлы для колчанов и черпаки из человечьей кожи; чаши из черепов; мертвые всадники. Погребальный обычай Патагонцев.

De mortuis nil nisi bene! Этот возвышенный взгляд, общий всем цивилизованным народам, успел уже в глубокой древности вызвать законы, налагавшие иногда большее наказание за оскорбление чести умершего человека, чем за оскорбление живого. Замечательно однако, что, несмотря на то признание, которым он пользовался в продолжение стольких тысячелетий, ему до сих пор не удалось окончательно вытеснить и заменить собой соответствующие более грубые и, очевидно, более древние понятия — о неприкосновенности мертвого тела. Как глубоко укоренились эти последние в сознании народов, об этом свидетельствует наглядным образом, между прочим, история анатомии. Как жестоко ни обращались древние медики с телом живого человека, которого они резали и жгли «для его же собственной пользы» самым немилосердным образом: с минуты смерти это самое тело становилось неприкосновенным, и разрезывать его, хотя бы и для ученых целей и для пользы всего человечества, считалось уже возмутительным святотатством. Сжигалось ли тело предварительно, или нет, во всяком случае «прах» усопшего предавался земле, и каждый Грек и Римлянин, увидя случайно на поверхности земли человеческие кости, считал святейшим долгом прикрыть их хоть двумя-тремя горстями земли. Неудивительно после этого, что еще Гален, во II в. по Р. Х., мог изучать человеческий скелет только в Александрии, и что впоследствии ему только два раза удалось видеть скелет человека: один — смытый водой из могилы, другой — непохороненный труп преступника, полусъеденный хищными птицами. Из христианских времен можно указать на знаменитую буллу Бонифация VIII de sepuluris, изданную в 1300 г., которая за рассекание трупов и вываривание человеческих костей грозила отлучением от церкви. Таким образом, анатомия очень долго считалась безбожным и противоестественным нововведением. Кто следил за новейшими попытками восстановить древний обычай трупосожжения, тот знает, что и этому последнему, несмотря на всю его рациональность, приходится бороться в настоящее время с такими же затруднениями.

Мы знаем, что воззрения, выработанные лишь с течением культурного развития, проникают иногда так глубоко в сознание народов и ложатся в основание такого множества инстинктов, что кажутся потом вытекающими, как говорят, «из самой природы человека». Такое значение, между прочим, имел в свое время и тот самый обычай трупосожжения, который является нам теперь столь противоестественным. Чтобы убедиться, как тяжело было язычеству расстаться с этим священным обычаем, унаследованным из древнейших времен, стоит только взглянуть на трогательные примеры глубокой грусти язычников при устранении его христианством, или, всего проще, стоит только вспомнить гениальное стихотворение Гёте, «Коринфская невеста». Подобный пример представляет в настоящее время привязанность некоторых народов к обычаю умерщвлять и хоронить вместе с умершим его вдов, его друзей и рабов, — обычая, для нас столь неестественного, и столь естественного там, где он укоренился.

Если бы не подобные примеры, то можно было бы подумать, что наш принцип неприкосновенности умерших вытекает непосредственно из глубины общей всему человечеству природы, что основанием служат для него самые первобытные инстинкты, отрицание которых может явиться лишь результатом своего рода «культуры», которую мы вообще так склонны считать виновницей всякого «уклонения от природы». В таком случае, видя уже в рассекании и сжигании трупов уклонение нашей цивилизации от природы, мы должны были бы признать утилизацию человеческого тела для чисто эфемерных целей окончательно плодом «перезревшей культуры». Подобного рода попытки действительно представляются нам прежде всего в этом виде. Так напр. Гоффманн фон Фаллерслебен в одном юмористическом стихотворении замечает насмешливо, что нет уже ничего, чем бы люди не воспользовались на своем пути прогресса: «употребляется в дело весь человек, его испражнения и даже его жир — для приготовления свечей!»

Мы знаем однако, что такая эксплуатация мертвого человека встречается у народов, которых мы считаем не без основания стоящими на низкой ступени развития, именно у народов, преданных каннибализму. Настоящий каннибализм есть полная эксплуатация всего человека. Так напр. у Ниам-ниам человеческий жир употребляется, по свидетельству Швейнфурта, для освещения. Другие дикие народы приготовляют из трубчатых костей убитого врага трубки, из зубов его ожерелья, опять иные из костей врага делают багры, буравы и т. п. У дикарей Австралии людские черепа, преимущественно черепа родителей и родственников, приготовляются в виде сосудов для питья. Тамерлан, как известно, сооружал на пути своих кровавых завоеваний даже целые громадные постройки из человеческих черепов. Такого же рода постройку представлял в древней Мексике между прочим амфитеатр Тзомпантли, в котором даже вся площадь была вымощена человечьими черепами. В Гвинее подобным образом была сооружена божница у реки Бонни. Все эти примеры утилизации трупа находятся в теснейшей связи с каннибализмом.

Если же мы допускаем, — на что имеем полнейшее основание, — что и нашей культуре предшествовал период людоедства, то окажется, что известные явления, кажущиеся с одной стороны признаком переразвития, представляются с другой также следствием недоразвития. Действительно, в истории культуры нетрудно подметить множество подобных фактов, и вследствие этого нередко приходится слышать о круговом движении культуры, о периодическом повторении одних и тех же явлений в истории человечества и т. п. Такой взгляд вытекает впрочем лишь из поверхностной оценки фактов, не вникающей в их внутреннее значение, и не понимающей вследствие этого, что настоящий смысл каждого факта в истории определяется временем и средой, в которой он является, а не внешними признаками, которые, конечно, не могут не повторяться в истории постоянно, — подобно тому, как в начертании самых различных чисел мы постоянно повторяем одни и те же цифры.

Оставляя в стороне прямые указания на каннибализм предков теперешнего цивилизованного мира, и довольствуясь в этом отношении тем, что мной изложено в сочинении «Каннибализм в греческих мифах», я остановлюсь здесь преимущественно на примерах утилизации разных частей человеческого тела помимо употребления в пищу. Эти примеры могли бы уже сами по себе служить достаточным доказательством, что у теперешних культурных народов первоначально не существовало принципа неприкосновенности мертвого тела.