Боб Каррен - Оборотни: люди-волки

Фрейд мог, конечно, испытывать влияние работ Вейера: нет никаких сомнений в том, что он читал книги немецкого ученого — он упоминал его работы в числе десяти книг, оказавших на него наибольшее воздействие, в интервью 1906 г. И, по его собственным словам, он лицом к лицу встречался с пациентом, который демонстрировал ряд тех же характерных черт, которые особенно выделялись во времена французских процессов над вервольфами.

Чтобы сохранить личность этого пациента в тайне, Фрейд в своих заметках и отчетах об этой встрече именует его «человеком-волком». Пациент описан как довольно богатый отпрыск значительного русского семейства, который во время курса психоанализа пересказал Фрейду свой навязчивый детский сон о волках. Во сне он лежал в собственной кроватке в спальне, когда внезапно распахнулось ближнее окно, и, поднявшись, он выглянул и увидел нескольких волков — шесть или семь, — лежащих у подножия орехового дерева на улице и очень пристально глядящих на него. Ни один из зверей не двинулся с места и не угрожал ему, но их присутствие все равно перепугало мальчика, который закричал и проснулся, и няне пришлось его утешать. В этой истории присутствовал также фольклорный элемент, о котором и Фрейд, и его пациент был хорошо осведомлены. Как в румынском, так и в русском фольклоре существует традиция относительно личности, известной как «хозяин волков» («царь волков», «повелитель волков» и т. д.), порой описываемой как нечто вроде гибрида человека и зверя, живущего в лесу и повелевающего волчьими стаями. Это существо было не вполне человеком и часто испытывало те же вожделения и желания, что и сами волки. В книге «Оборотни и вампиры в Румынии» (1982 г.) профессор Гарри Сенн описывает подобное существо как охотящееся в лесу вместе с волчьими стаями, причем волки относятся к нему примерно так же, как к своему вожаку. «Хозяин волков» обычно описывается сидящим на лесной поляне в окружении отдыхающих волков — и, возможно, пациент Фрейда скорее отождествлял себя именно с ним, чем с настоящим хищным оборотнем-вервольфом. Была и еще одна интересная деталь: пациент родился 25 декабря, в Рождество. Существовало также древнее христианское поверье, что те, кто посмел родиться в день рождения Христа, непременно станут чудовищами и прислужниками дьявола. [43] Действительно, существует поверье, что родиться в Рождество — грех. Причина в том, что в таком случае ребенок должен быть зачат во время Великого поста — т. е. грешат в первую очередь родители. Ныне священнослужители считают, что «в том, чтобы родиться в Рождество, нет ничего плохого» (И. Пчелинцев, пресс-секретарь Нижегородской епархии). Этот пациент также родился «в рубашке» (водной оболочке, которая обычно прорывается во время родов) — что, тем не менее, считалось дурным предзнаменованием во многих местностях России. [44] Автор (а возможно, и сам З. Фрейд — своим пациентом), похоже, введен в заблуждение: переводчику, по крайней мере, не удалось обнаружить ни малейших упоминаний о существовании такой плохой приметы. Единственным «правилом безопасности» для людей, родившихся «в рубашке», является сохранение «рубашки» в течение всей жизни — чтобы удача не отворачивалась. Напротив, в других культурах это считается признаком удачи и гарантией того, что такой человек никогда не утонет и не погибнет в пожаре.

Фрейд также отмечает, что няня, ухаживавшая за мальчиком в первые годы его жизни, была особой крайне религиозной и суеверной и восприняла его рождение «в рубашке» как знак того, что ребенок вырастет оборотнем и станет прислужником дьявола. Она постоянно делилась этими опасениями со своим питомцем, да еще и рассказывала ему множество старинных легенд о «хозяине волков», живущем в чаще леса. [45] Вероятно, именно таким няням в первую очередь требуется психоаналитик! Таким образом, в сознании пациента образы волков приобрели дополнительную зловещую значительность. В заключение анализа Фрейд предположил, что пациент, скорее всего, страдал от врожденного желания вернуться в материнскую утробу, — и полностью отверг как несущественные сверхъестественные и фольклорные элементы, транслировавшиеся пациенту няней (хотя и признавал ту роль, которую они сыграли в формировании подсознательных образов его сна). Кстати, интересный факт: Фрейд и сам родился «в рубашке»!

Фрейд был не единственным мыслителем, который относил так называемые превращения (и заявления тех, кто их якобы переживал) на счет ментальной «истерии». Французский врач Жан Мартен Шарко (1825–1893 гг.), которого иногда называют «отцом неврологии», также признавал такую связь. Хотя в своих работах он не делает никаких специальных ссылок на французские процессы над оборотнями, зато выдвигает предположение, что подобное состояние может быть результатом «обострения» наследственных нервных болезней. В качестве практикующего врача (а позже — профессора невропатологии) в госпитале Сальпетриер — парижской больнице для бедных женщин — Шарко имел дело с множеством случаев ярко выраженной истерии, причем часть его пациенток демонстрировали черты животного поведения. Некоторые истории болезней таких женщин вполне могли бы подойти под описание, если можно так сказать, «комплекса оборотня», и Шарко пытался помочь им, используя сравнительно новую медицинскую процедуру — гипнотерапию. Он был одним из первых врачей, использовавших гипноз для лечения психических заболеваний.

Исследования «комплекса оборотня» выдающимися учеными-медиками знаменовали изменения во взглядах на это состояние. Прежде оно рассматривалось как намеренное злое деяние, творимое колдунами и ведьмами ради удовлетворения своих темных нужд с помощью магических средств типа поясов, плащей из волчьих шкур или специальных мазей. Авторы «Молота ведьм» гремели проклятиями в адрес ведьм — прислужниц дьявола, нападавших на ближних своих в обличье волков или других животных. Эпоха Просвещения изменила этот взгляд и отвернулась от идеи преднамеренного акта колдовства или черной магии, которую так поддерживала церковь. Оборотничество более не рассматривалось как отрасль черной магии и обдуманный вызов Господу — скорее как невольное, непреднамеренное заболевание, которое проявлялось почти случайным образом. Вервольфа теперь описывали как страдальца, который борется с собственными превращениями, часто происходящими в ответ на восход луны или употребление растения — такого, как волкобой. Как и в случае с вампиром, одного укуса вервольфа достаточно, чтобы превратить его жертву в рыскающее чудовище, когда луна вновь наберет полную силу.