Николай Непомнящий - XX век: Хроника необъяснимого. Событие за событием

Да простится нам сие небольшое отступление — перенесемся из Шотландии всего лишь в Восточную Англию, где Дж. Уэнтворт Дэй пережил в 1941 году сразу две встречи с «поющими духами».

Первый солировал у Спиннейского аббатства, где недалеко от гумна завтракал писатель Роберт Фуллер. Голос ясно звучал откуда-то с высоты в дюжине футов над землей. Поначалу Фуллер решил, что это радио, однако чистое, звонкое пение на латыни доносилось откуда-то с того места, где когда-то располагалась часовня аббатства.

Неделю спустя у Канонов в Тетфорде гость мистера Дэя, доктор Джеймсон, указав в окно на мрачные, серые руины главной часовни монастыря Святого Гроба, рассказал, как однажды субботним утром в мае 1937 года некое семейство явственно слышало пение на латыни, звучавшее оттуда. Самый настоящий хор пел около получаса, а затем послышались звуки шагов по каменному полу и голоса, читавшие латинские молитвы.

Хью Д. Уэлш всю жизнь любил лазать по горам, особенно по Каирнгормам. Он был членом Каирнгормского клуба больше шестидесяти лет и его президентом с 1939 по 1946 год. Каждое лето в течение многих лет он вместе с братом по две недели проводил на верхнем плато. Они никогда не видели Серого Человека, но, бывало, слушали «пение духов» целыми сутками. В январе 1926 года он опубликовал статью в «Пресс энд джорнел», в которой обсуждал это явление.

Голос невидимого певца обладал необычайно прекрасным тембром, опускался до свиста, переходил в крещендо, оставаясь по-прежнему полноценным, живо окрашенным. Затем следовала последняя замирающая каденция в диминуэндо — и снова взрыв, всплеск звука, как будто дверь в часовню то распахивалась, то захлопывалась. Утонченно звучали дискант и бас, но никогда не обнаруживала себя четкая тема или мелодия, постоянно пение звучало под аккомпанемент множества самых разных инструментов. И нельзя было отследить однуединственную мелодическую партию.

И днем и ночью, в бурю и в штиль эта музыка звучала у них в ушах, но никогда не надоедала. Во время внезапного затишья в горах она даже как-то снимала неизбежное напряжение. Разговоры и смех, мужские и женские голоса раздавались совсем близко, но слова всегда оставались неразличимы.

Однажды, когда они закончили исследование размытых скальных образований, через которые перекатывается Гарв-Уизге-Мор на пути к Лох-А-ану, то, спасаясь от сильного ветра, заползли под нависший уступ.

И все время эти звуки и крики не умолкали — долгие ноты, зачастую весьма высокие, а другие, наоборот, на диво низкие, — все эти поющие голоса становились все слышнее, причудливо сливаясь и звуча в унисон с оркестром, состоящим из пронзительных контрабасов, флейт и вибрирующих, подвывающих скрипок.

Тогда они решили попробовать разрешить эту загадку. Заключение, к которому они пришли, было просто ив то время их совершенно удовлетворило, хотя позже Уэлш и признавался, что их предположения, как бы ни были они правильны по сути, все же слишком казались упрощенными и вряд ли в действительности разрешали проблему.

Итак, в результате тщательного обследования они обнаружили, что звуки вызваны ветром, посвистывающим в трещинах и расщелинах между скал, которые служили органными трубами, и каждая производила свою особую ноту, а перепады громкости объяснялись сменой воздушных потоков и их мощностью. Вместе с шумом падающей воды все это создавало эффект полной звуковой гармонии.

Тридцать лет спустя, когда его стали расспрашивать об этом явлении, Уэлш заявил, что тогда чересчур упростил проблему, хотя бы потому, что точно такие же звуки слышны при полном затишье на травяных лугах, лишенных скал и воды. Это и впрямь могут подтвердить те, кто часто бывал очарован подобной музыкой ветра или каких-то таинственных сил.

И что забавно, прибавил он, хотя эти звуки легко различались им самим и его братом, другие люди, бывавшие вместе с ними в это время, ничего не слышали. Иногда они ночевали в горных приютах Глен-Энаиха — оба, увы, разрушились, пока они исследовали противоположную сторону гребня. Однако лишь в верхней хижине, у Лох-Энаиха, им доводилось слышать музыку, смех и беседы.

Это была та самая хижина, где автор книги о Сером Человеке сам впервые услышал музыку и голоса и где пережил неописуемый ужас. «Мне тогда было лет шестнадцать, и то была моя первая ночь в горах, в одиночку, после дневных карабканий по вершинам, когда я чувствовал себя безмерно счастливым оттого, что громада Глен-Энаиха находилась между мной и ближайшим жильем. Я со смаком поел хлеба с сыром и увенчал свою трапезу трубкой крепчайшего черного табака, которую тайком позаимствовал у отца, а потом также украдкой вернул.

Когда мрак летней ночи опустился на равнину, я вышел из домика и бросил последний взгляд на темнеющие утесы и расщелины в стенке Сгоран-Дува напротив, черной и мерзло-недвижной, как мрамор, под заревом с закатного неба. Затем я закрыл дверь и улегся спать на подстилку из скальных кустов. Я уже задремал, когда раздался звук приближающихся голосов. Внутренне кипя негодованием по поводу столь непрошеного вторжения в мое изысканное одиночество, я полежал немного, ожидая, когда незваные гости пожалуют в хижину, но у двери шаги так и не раздались. Движимый любопытством, я поднялся и вышел, однако снаружи не было ни души, и ничего похожего на голоса не нарушало тишины. Я решил, что это воображение сыграло со мной эту шутку, и отправился обратно в приют. Но не успел как следует разместиться на своей подстилке, как услышал крик и совсем рядом — громкие голоса. Я подумал: „Наверное, Джонни Маккензи (сталкер Глен-Энаиха и мой хороший приятель) забрел на холм: он знает, что я здесь, и хочет меня припугнуть“.

Снова я выбрался наружу, порыскал глазами во мраке по равнине внизу, заглянул за хибару и исследовал каждый выступ вверху на Коир-Иондаиле. В глене все было тихо, дул слабый ветер, и что-то нашептывал, журчал ручей. „Тут попахивает колдовством“, — подумал я и со страхом, продравшим меня до костей, поспешил внутрь и запер дверь на щеколду. С трудом переведя дух, я улегся и стал с колотящимся сердцем прислушиваться.

И снова послышались какой-то скрип за окном и шипящие голоса, затем наступило затишье, потом снова взрыв дикого смеха, пение и дремотный звук органной музыки. Опять секундная пауза — и новый всплеск смеха, невыразимо нежные звуки флейты, гул труб. Я почувствовал неописуемый страх и, будто загнанный зверь, вжался в свою подстилку, словно надеясь продавить свое тело сквозь пол в землю. Как долго я пролежал, заледенев от ужаса, не знаю, но помню, что все-таки поднялся и сел, напрягшись как пружина, вслушиваясь с застывшим взглядом. А затем стал на диво спокойным, страх ушел, и я преисполнился странным чувством эйфории. В тот момент я убедил себя, что все услышанное было обычным явлением: ветер в утесах, журчанье воды, шум в кустах плюс мое разыгравшееся воображение способствовали рождению слуховых галлюцинаций. Вероятно, на самом деле ответ получился слишком прозаичен. С тех пор, стоит мне улечься в безлюдном месте и начать ждать, когда же зазвучит удивительная колыбельная, как сон, не заставляя себя ждать, нисходит ко мне».