Колин Уилсон - Боги Атлантиды

Хейс узнал также о том, что триплетные единицы РНК соединяются с другими триплетами, образуя молекулу ДНК. Иначе говоря, двойная спираль ДНК состоит из 64 гексаграмм, как И Цзин. Хейс спросил себя: знал ли о коде жизни Фу Си, легендарный создатель И Цзин? Он предположил по аналогии с Книгой перемен, что в ДНК есть восемь типов триграмм. Так оно и оказалось. Хейс осознал, что набрел на интереснейшую тему.

Хейса поразил и тот факт, что для производства протеина необходимо 20 аминокислот плюс еще две для позиций «старт» и «стоп» — итого 22. Хейс вспомнил, что Пифагор почитал число 22 священным, поскольку оно символизировало три музыкальные октавы. (В октаве семь нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си, еще одна нота до требуется, чтобы завершить октаву и начать следующую.) Кроме прочего, мистическим является и само число октав — три.

Пифагор, как мы знаем, считается первым из великих мистиков, интересовавшихся числами.

Древние египтяне шли на чудовищные ухищрения, шифруя доступные им знания. Мы уже знаем, что в высоте и основании пирамиды Хеопса зашифрованы размеры Земли. Майк Хейс отмечает, что в предкамере царской камеры имеется гранитный барельеф, площадь которого почти тождественна площади круга с диаметром, равным длине пола предкамеры. Более того, если эту длину умножить на число «пи», мы получим точное число дней в году — 365,2412 пирамидных дюйма. Судя по всему, архитектура древних египтян зиждилась на вере в числа, которые шифруют структуру вселенной.

Когда Майк Хейс изучал три мировые религии (он заинтересовался исламом в Иране), его поразила та роль, которую играли в этих религиях числа 3, 7 и 22. Число «пи», отношение длины окружности к диаметру круга, — это (приблизительно) 22, разделенное на 7. В книге «Беспредельная гармония» приводятся десятки примеров с числами 3, 7 и 22. Хейс называет эти и другие числа «герметическим кодом». Он доказывает, что герметический код — это код эволюции, некий принцип, лежащий в основе развития жизни и перехода на следующие эволюционные ступени.

Как можно видеть, замечание Нарби о том, что шаманы всего мира контактируют с духами посредством музыки, куда более глубокомысленно, чем кажется на первый взгляд.

Согласно Юнгу, И Цзин работает на принципе синхронности или значимого совпадения. Подобно Джереми Нарби, Юнг считает, что мы живем в «разумной вселенной» (в отличие от мертвой механической вселенной XIX века). Когда мы спрашиваем совета И Цзин (или той структуры, которая лежит в основе оракула) со всей серьезностью и подбрасываем три монеты, он дает нам сообразный ответ, указывая на одну из 64 гексаграмм. (Когда в 1951 году Юнг писал предисловие к переводу Книги перемен Рихарда Вильгельма, он тайно советовался с оракулом уже более 30 лет.)

Отсюда становится понятно, что именно подразумевал Хэпгуд под «развитой наукой» древности. Если бы Хэпгуд прочел книгу Нарби, он согласился бы с тем, что знания индейцев о свойствах 80 тысяч растений можно назвать развитой наукой, как и знания древних египтян, позволившие им зашифровать длину года (с точностью до четырех знаков после запятой) в прямоугольном гранитном барельефе.

Нарби, Эдуард Холл, Майк Хейс, Юнг и Шваллер де Лю-бич говорят фактически о том, что в природе есть множество важных знаков, которые мы не видим в упор.

Современный человек практически не в состоянии понять, почему он слеп. Мы видим то, что у нас под носом, и не можем увидеть нечто большее, как бы широко ни таращили глаза.

Есть еще один вид слепоты, описываемый Уильямом Джеймсом в его эссе «Об определенной слепоте в людях». Джеймс вспоминает о том, как пересекал в коляске горы Северной Каролины, смотрел с отвращением на недавно возделанные клочки земли и думал о том, сколь они уродливы. Он спросил кучера, что за народ живет в этих местах. Тот с готовностью отозвался: «Мы не чувствуем себя счастливыми до тех пор, пока не возделаем один из наших участков» [169] William James, The Writings of William James (New York: Random House, 1967). . Джеймс внезапно осознал, что для поселенцев всякий участок — это чья-то личная победа, и понял, что они прекрасны.

Мы ослепляем себя, когда смотрим на вещи, руководствуясь собственными предрассудками, иначе говоря, когда эти вещи становятся нам безразличны. Безразличие проистекает из убеждения, что мы уже знаем, что к чему. Джеймс был более чем уверен в том, что участки земли уродливы, он не понимал, что уродство, как и красота, — в глазах смотрящего.

Даже если мы осознаем этот факт, нам все равно не удастся понять, как древним египтянам или нашим предкам-кроманьонцам удавалось видеть мир иначе, чем видим его мы, и развивать свою науку. Уясним, что тут имеется в виду, рассмотрев следующий пример.

Одним из немногих людей, для которых «древнее видение» не являлось секретом, был поэт Гете. Узнав о том, что Гете думал о науке, мы поймем, что же такое наука на самом деле.

Чтобы облегчить понимание мыслей Гете, я расскажу о том, как узнал о его мировоззрении.

Я стал поклонником творчества Гете со времен моей юности, когда впервые прочел «Фауста» в старом издании «Everyman's Library». Мне было 16 лет, и история ученого, угнетаемого ощущением бессмысленности жизни, поразила меня до глубины души. Хороших английских переводов Гете немного, и со временем я стал охотиться за каждой такой книгой.

Несколько лет назад мне в руки попал перевод сочинения Гете «Очерк учения о цвете», однако я не знал, стоит ли его приобретать. Мне было известно, что Гете увлекался наукой на любительском уровне, и я считал, что он оставался не более чем любителем. Тем не менее я купил книгу, поставил ее на полку и забыл о ней.

Мне следовало бы предположить, что Гете нужно доверять целиком и полностью. Например, я знал о том, что благодаря ему была открыта межчелюстная кость. Эта кость в верхней челюсти, на которой держатся резцы, есть у всех животных. В 1780-х годах знаменитый голландский анатом Петер Кампер заявил, что человек — уникальное существо, поскольку в его челюсти межчелюстной кости нет. Гете, стоявший на стороне эволюционной теории задолго до Дарвина и Ламарка, был уверен в том, что это чепуха. Изучив горы черепов животных и людей, он в конце концов обнаружил межчелюстную кость у человека, пусть эта кость и уменьшилась до шва, соединяющего две половины челюсти. Когда Гете объявил о своем открытии, Кампер и другие ученые высмеяли его как любителя. Столетием позже ученый мир решил, что Гете был прав, а Кампер ошибался.

Однако в случае с цветом, думал я, Гете попросту не мог опровергнуть существующую теорию. Всех нас учили в школе тому, что белый цвет состоит из семи цветов радуги — красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового. Ньютон доказал это, поставив простой эксперимент. Он проделал в ширме дырку, через которую проникал лучик света, и пропустил его через призму. Свет разделился на семь цветов. Убедительно, не правда ли?