Сухбат Афлатуни - Совращенцы.рассказ

Льет грязный дождь.

Туземный город разбухает, Скопцову то и дело приходится форсировать лужи и арыки. Сапоги квакают, как лягушки; ожидается насморк. Рядом, весь мокрый, бежит Груша, показывает дорогу. И охота сартам в такой дождь скандалить! Лицо у пристава рябое, глаза неопределенные. Походка тяжелая, как и положено по должности. По случаю праздника выбрит до самоварного блеска, только к чему этот блеск под такими струями?

Им открыли. Собачьим инстинктом Скопцов двинулся через дворик куда нужно. К их приходу скандал успел остыть, крик был, но уже вялый, неопасный. До убийства не дойдет, стало обидно за вымоченную одежду.

Тут выглянуло женское лицо. Голое, без обычной на себе тряпки. Бледное, не местное. Под глазом — известное украшение.

А потом еще одно лицо, женское, и тоже не туземное.

Скопцов откашлялся.

1913 года апреля 27-го дня город Ташкент. Я, пристав Зуч. г. Ташкента Скопцов, опрашивал сожительствующую в настоящее время с ташкентским сартом Сибзарской части Мир-Азимом Мир Татжибаевым крестьянку Саратовской губернии Аткарского уезда Александру Никифоровну Свободину, 16 лет от роду, которая объяснила, что девять месяцев тому назад при работах на виноградных садах в районе Ташкентского уезда она впервые познакомилась с Мир Татжибаевым. Приблизительно через месяц после знакомства она окончательно сошлась с ним и вскоре потом по уговору Татжибаева уехала с ним в г. Оренбург.

В Оренбурге они прожили полтора месяца, и там какой-то мулла по магометанскому обряду их перевенчал. С того времени она, Свободина, живет с Татжибаевым как его жена, исповедывает магометанскую веру и придерживается всем мусульманским обычаям.

Причиной перехода в магометанство ей послужил родной отец, который лет шесть тому назад отпал от православия и объявил себя магометанином. Теперь отец Никифор Абрамович живет неизвестно где. Мир-Азим-Татжибаев, которого она считает мужем, не склонял ее принудительным образом отпасть от православия. Вышла она за него в замужество по магометанскому обряду только потому, что убедилась, что человек он хороший и с ним она может безбедно просуществовать всю жизнь.

Вот тебе и яичко к Пасхе! Шел на сартовское безобразие, напал на саратовскую бабу. Сидит побитая, синяк ладонью маскирует да жеманничает сквозь сопли. В соседней комнате хнычет ее сестра.

И такие бабы не первый случай. Насыпало сюда переселенцев, думали, в Туркестане горы золотые, потом мык-мык без земли, у самих дети. Кого детей не могли насытить, стали тайком рассовывать по богатым туземцам, стыд и только.

— Подпиши!

— Чего?

— Слова, которые сказала.

Они в участке, в окне греет солнце, подсушивая натворенные дождем дела.

В носу пристава чесалось, словно туда забралась муха; чихнул, вытер простудную слезу. «Все от сырых ног, — поглядел на бабу. — Дура!»

— Крестик рисуешь? — заметил манер, которым подписалась.

— Крестик, — ответила баба и на всякий случай снова зарыдала.

— Что ж тебе в православии скучно было? Что ж ты от крестика-то… Что вздыхаешь?

— Да о сестре подумала…

«Сестру надо тоже в протокол, — подумал Скопцов. — Но сначала — этого…»

Этот, сожитель ее, сидел на лавке и будто дремал. Обычный сарт, борода торчком, никаких красот. «Накормил ее. А она и влюбилась. А может, и любопытство детское толкнуло. „Интересно с черненьким!“ Мозги-то еще несовершеннолетние…»

Поманил его:

— Менгя келинь!

Тот очнулся и заиграл желваками.

Спрошенный Мир-Азим Мир Татжибаев, проживающий в махале Парчибак, в собственном доме, объяснил, что с Александрой Свободиной он познакомился впервые в виноградных садах Ташкентского уезда, арендуемых Аванесовым. Склонила к знакомству сначала сама Александра, она стала усиленно за ним ухаживать и предлагала вступить с ней в любовную связь. Первое время он опасался каких-то неприятностей, но впоследствии решился. Но когда Свободина стала его уговаривать вступить с ней в магометанский брак, он этого обстоятельства напугался и уехал от нея в г. Оренбург. Но внезапно, недели через две прибыла туда Свободина. Никакой мулла их не венчал в Оренбурге, а какой-то грамотный татарин или сарт прочитал им молитву магометанского бракосочетания, и с того времени и живут как муж и жена. Свободина исповедывает теперь магометанскую веру и окончательно отпала от православия. Все это было сделано по добровольному желанию Свободиной, и он спрашиваемый ни к каким ухищрениям лести жениться на ней не прибегал. Имя и фамилию того человека, который читал молитву магометанского бракосочетания, он не знает и не может указать, где он живет.

Подпись сартовская.

«Соловей!» злился Скопцов, занося всю эту ерунду в протокол. В лицо Мир Татжибаева он уже не смотрел, устав от его наглого выражения. Наглого и опасливого, с морганием. Хотел даже приказать, чтоб не моргал. «Соловей какой! Сама, мол, на шею ему кидалась. А она сидит ему в синяках и подпевает».

Скопцов вздохнул; от своей половины такой преданности он не наблюдал. «Потому что жестче с бабами надо. Кулак показывать иногда, чтобы не забывали, как выглядит». И поглядел на свой солидный кулак; сарт заморгал еще чаще.

— Ну вот что… — начал Скопцов. И перебил себя чихом. «Заболею, — подумал, отираясь. — А! Гори все синим пламенем…»

Синее пламя разорвало небо.

Епархиальный противомусульманский миссионер-проповедник отец Елисей Ефремов раскрыл зонт.

По перепонкам зачастило, но не сильно. Дождь таял, не касаясь земли. Душно. Город растворился за спиной. Впереди, в очищенном воздухе, желтела степь. Кое-где еще облака, но вид их миролюбивый. Вдали красовались горы.

Отец Елисей ехал в Свято-Николаевский монастырь.

Лентой тянулись туркестанские тополя, с серебристой с испода листвой. Навстречу попадались сарты в пестрых халатах; охая на всю степь, тащились арбы. Иногда выглядывали две-три сартовские мазанки, с неизбежной чайханой и треньканьем двуструнного саза. В саквояже миссионера-проповедника трясся двойной бутерброд и обернутый «Туркестанскими ведомостями» Ф. Нитче «Так говорил Заратустра», едкая книга.

В монастыре ждало дело сестер Свободиных.

Дело было начато еще весной; пока летали меж ведомствами бумажки, начался июнь. Отец Елисей тоже все был занят докладами. Ислам наступал, и забот у противомусульманского миссионера-проповедника хватало и без любвеобильных сестер.

Но тут дело просочилось в местные газеты. В монастырь, куда определили Свободиных, явились корреспонденты и фотограф с техникой. Игуменья Лидия встретила прессу кротко, прогуляла их по монастырю, до Свободиных не допустила: «Поймите, господа, их состояние…». Господа, несолоно хлебавши, осмотрели еще монастырскую птицеферму, сделали пару снимков и вернулись в город даже несколько одухотворенными.