Валерий Чумаков - Конец света: прогнозы и сценарии

Как мне кажется, основной задачей нашей внешней политики должно стать полное избавление от всего ядерного оружия. Конечно, я понимаю, что полное избавление — нереально. Ведь далеко не все в мире — друзья, и, конечно, каждый обязательно подумает: «Припрячу-ка я парочку боеголовок где-нибудь. На всякий пожарный». Вместе с тем не так легко спрятать эти боеголовки. Поэтому когда мы говорим об избавлении от ядерного оружия, то речь идет именно о его запрещении. Так же как некогда было запрещено оружие биологическое. То есть мы должны знать, что собственное оружие нашей страны уничтожено, и только в таком случае мы сможем сделать мир безопаснее. Уничтожив ядерные боеголовки, мы можем уменьшить вероятность возникновения войны. Это возможно либо в одностороннем порядке, либо в ходе многосторонних переговоров.

В последние 50 лет у нас уже было несколько положительных примеров таких действий. В 1963 году, когда я работал в Американском агентстве по контролю за разоружением, мы пытались создать самую большую водородную бомбу. Советский Союз тоже работал над этой задачей. И мы верили, что следующим этапом в этой гонке вооружений будет гигатонная бомба. Эта бомба смогла бы за один раз разрушить огромный город, создать цунами и так далее. Президент Кеннеди и генсек Хрущев положили конец этому безумию и договорились, что возможны лишь подземные испытания — и не более 10 мегатонн. Потом начались новые переговоры по дальнейшему уменьшению мощности, но, как мне кажется, Хрущев и Кеннеди упустили тогда реальный шанс запретить вообще любые испытания ядерного оружия.

Еще один хороший пример — это полное запрещение биологического оружия, которое произошло в 1969 году, во времена президента Ричарда Никсона. Это прошло достаточно тихо и мирно. Не было никаких международных переговоров, не было никакого ратификационного процесса; оппоненты этого решения просто не получили никаких шансов возражать, потому как не было долгой формальной процедуры. Просто Никсон объявил, что на всей территории США любые формы биологического оружия запрещены и подлежат уничтожению. Тогда один из ведущих специалистов в области биологического оружия убедил Киссинджера в том, что биологическое оружие не нужно. Киссинджер убедил Никсона. Он спросил у генералов, отвечавших за биологическое оружие: «А каковы ваши планы по его применению?» Генералы признали, что даже в случае биологической атаки у них нет никаких конкретных планов по использованию собственного биологического потенциала в ответ. Так, собственно, и появилась точка зрения о том, что биологическое оружие бесполезно. Уже после одностороннего шага, сделанного Никсоном, была принята международная конвенция, объявившая биологическое оружие незаконным, и СССР также подписал эту конвенцию. Но, как мы знаем, СССР втайне продолжал свою программу его создания. Советская программа оставалась тайной многие годы, однако, в любом случае, договор мешал Советам работать над ним в полную силу. Биологическая угроза существует до сих пор, но она была бы значительно более серьезной, если бы США продолжали развивать эту программу. Уже хотя бы потому, что нашим биологическим оружием и нашими наработками в этой области могли бы воспользоваться террористические силы.

В 1986 году президент Рейган и генсек Горбачев встретились в Рейкьявике по проблеме контроля обычного вооружения. Тогда было предложено также избавиться от всего ядерного оружия. Оба руководителя уединились и очень близко подошли к идее, что необходимо отказаться от всего ядерного оружия. Но они тогда не смогли этого сделать. У них были официальные советники, которых пугали возможные последствия такого решения. Кроме того, в случае положительного решения необходимо было бы свернуть систему ПРО, потому что эта система может быть использована не как оборонная, а как наступательная сила. Но оба лидера тогда так и не воспользовались моментом и не провели решение, которое могло бы изменить весь ход истории.

Сейчас политики США предлагают вернуться к тому, о чем шла речь в 1986 году в Рейкьявике. Это, как мне кажется, создаст благоприятную атмосферу в обществе. Лучше всего начинать это движение в одностороннем порядке. Мир будет значительно более спокойным, если мы будем делать это, несмотря на то что у Ирана, Израиля, Пакистана или других стран будет это оружие, даже если они не захотят от него отказываться. У каждой страны есть право на собственный путь.

Мое глубокое убеждение состоит в том, что наше будущее не предрешено. Оно в наших руках. Все наши нынешние модные беспокойства, все наши сегодняшние догмы, возможно, устареют уже через два-три года, и мои ереси тоже, может, скоро устареют. Наше будущее находится в руках наших детей и внуков. Мы должны дать им свободу, чтобы они создавали свои собственные ереси.

Знаменитый советский академик, лауреат всевозможных премий, Герой труда, один из главных специалистов по проблемам управляемого термоядерного синтеза Лев Арцимович определил науку как «уникальную возможность удовлетворения собственного любопытства за государственный счет».

Думаю, что древнекитайский химик, растирая в каменной чашке смесь из селитры, серы и древесного угля, вовсе не собирался умирать. Возможно, он даже остался жив после того, как особо сильно стукнул ступкой по получившемуся пороху. Может, даже не сильно покалечился. Это было ценой за удовлетворенное любопытство. Причем любопытство то было настолько бескорыстным, что история не оставила и имени этого гения.

Зато в истории осталось имя Альфреда Нобеля. Ценой его любопытства стали жизни младшего и любимого брата Эмиля и пятерых случайных прохожих, оказавшихся недалеко от дома, в котором он создавал свой динамит. В лаборатории рвануло в момент, когда Альфреда там не было. Рвануло так, что от помещения почти ничего не осталось, а живший рядом престарелый отец ученого, Эмануэль Нобель, получил сильнейшую контузию и сошел с ума.

Само собой разумеется, у Альфреда Нобеля, вооруженного работами предшествовавших ученых, возможностей по уничтожению человечества было значительно больше, чем у древнего китайца. И чем дальше, тем этих возможностей у ученых прибавляется. Как знать, что было бы сейчас на месте Рима, если бы реакция ядерного распада была бы чуть проще, а у Энрико Ферми, которого интересовали бета-распад и нейтронное облучение, — получилось.

Правда, Энрико был весьма осторожным ученым. Это он впервые высказал «сумасшедшую» идею о том, что ядерный взрыв может привести к синтезу из дейтерия [8] Изотоп водорода, ядро которого кроме протона содержит еще и нейтрон; другое название — тяжелый водород. (если он будет присутствовать в зоне взрыва в необходимом количестве) атомов гелия, а это способно породить значительно более мощный термоядерный взрыв. Задание опровергнуть «такую чепуху» было дано двум не менее серьезным, чем Ферми, физикам — Эдварду Теллеру и Эмилю Конопински. Они засели за работу посчитали и выдали ответ: то, что сказал Ферми, вполне возможно. Теллера расчеты увлекли настолько, что позже именно он возглавил американский проект по созданию водородной (термоядерной) бомбы.