Дмитрий Лихачев - Сказания и повести о Куликовской битве

И всйде на избранный свой конь и, вземъ копие свое и палицу железную, и подвижеся ис полку, и въсхогѣ преже всѣх самъ битися с погаными от великиа горести душа своеа, за свою великую обиду и за святыа церкви и вѣру христианьскую. Мнози же русские богатыри, удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: «Не подобаеть тебѣ, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебѣ подобаеть особь стояти и нас смо-трити, а нам подобаеть битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити: егда тя господь упасеть милостию своею, и ты разумеешь, кого чим даровати. Мы же готови есмя в сий день главы своя положыти за тебе, государя, и за святыа церкви и за православъное христианство. Te6i же подобает, великому князю, рабом своим, елико кто заслужить своею главою, память сътворити, якоже Леонтий царь Феодору Тирону,* въ книгы съборныа написати нас, памяти ради русскым сыном, иже по нас будуть. Аще тебе единаго изгубим, тъ от кого имамы чаяти, кто по нас память сътворить? Аще вси спасемъся, а тебе единого останем, тъ кий намъ успѣх? И будем аки стадо овчее, не имуще пастыря, влачими по пустыни, и пришедше дивии влъци распудять й, и разбѣжатся овци кои куды. Тебѣ, государю, подобаеть себе спасти да и нас».

Князь же великий прослезися и рече: «Братиа моа милаа, русскые сынове, доброй вашей рѣчи азъ не могу отвЗлцати, нъ токмо похваляю васъ, вы бо есте въистинну блазии раби божии. Паче же вѣсте мучение Христова страстотръпца Арефы.* Внегда мученъ бысть, и повелё царь вести й на позорище и мечемъ иссЗици, а доблии же его друзи, единъ пред единымъ скорить, койждо ихъ свою главу усЗжателю под мечь клонять за Арефу, въеводу своего, вѣдяще убо почесть победы своеа. Арефа же въе-вода рече въином своимъ: „Весте убо, братиа моя, у земнаго царя не азъ ли преже васъ почтенъ бых, земныа чьсти и дары взимах? И ныне же преди ити подобаеть ми и къ небесному царю, и главе моей преже усѣченѣ быти, паче же веньчане 44. И приступль мечникъ и усѣкну главу его, послѣжде и въином его усѣкну главы. Тако же и азъ, братие. Кто болши мене в русскых сыновых почтенъ бе и благаа беспрестани приимах от господа? А ныне злаа приидоша на мя, ужели не могу тръпети: мене бо ради еди-наго сиа вся въздвигошася. Не могу видети вас, побежаемых, и прочее к тому не могу тръпети, и хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смертию умрети за святую веру христианскую! Аще ли умру — с вами, аще ли спасуся — с вами!».

Уже бо, братие, в то время плъкы ведуть: передовой плъкъ ведеть князь Дмитрей Всеволодичь, да братъ его — князь Владимеръ Всеволо-дичь, а с правую руку плъкъ ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а лѣвую же руку плъкъ ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи. Мнози же плъкы поганых бредуть оба пол: от великиа силы несть бо имъ места, где разступитися. Безбожный же царь Мамай, выехав на высоко место с трема князи, зряй человечьскаго кровопролитна.

Уже бо близ себе сходящеся силныа плъкы, выеде злый печенегъ из великого плъку татарьскаго, пред всеми мужеством являася, подо-бенъ бо бысть древнему Голиаду:* пяти саженъ высота его, а трех саженъ ширина его. Видевъ же его Александръ Пересветъ, старецъ, иже бе в плъку Владимера Вселодовича и, двигънувся ис плъку, и рече: «Сей человекъ ищеть подобна себе, азъ хощу с нимъ видетися!». Бе же на главе его шелом архангельскаго образа,* въоруженъ скимою повелением игумена Сергиа. И рече: «Отци и братиа, простите мя грешнаго! Брате Андрей Ослебя, моли бога за мя. Чаду моему Иакову — миръ и благословение». Напусти на печенега и рече: «Игуменъ Сергий, помогай ми молитвою!». Печенегъ же устремися противу ему, христиане же вси въсклик-нуша: «Боже, помози рабу своему!». И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними, и спадше оба с коней на землю и сконча-шеся.

Наставшу же третьему часу дни, видевъ же то, князь великий и рече: «Се уже гости наши прыближилися и ведуть промеж собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша, уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати». И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: «С нами богъ!» — и пакы: «Боже христианскый, помози нам!», погании же половци свои богы начаша призыв ати.

И съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющеся, напрасно сами себе стираху, не токъмо оружиемъ, нъ и от великиа тесноты под коньскыми ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею. На том бо поле сил-нии плъци съступишася, из нихъ же выступали кровавыа зари, а в них трепеталися силнии млъниа ото блистаниа мечнаго. И бысть трускъ и звукъ великъ от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечения, яко не мощно бе сего гръкого часа зрѣти никако же и сего грознаго побоища. Въ единъ бо час, въ мегновении ока, о колико тысущъ погыбе душь человечьскых, създания божиа! Воля 37господня съвръшается: часъ же третий, и четвертый, и пятый, и шестый крепко бьющеся неослабно христиане с погаными половци.

Наставшу же седмому часу дни, божиимъ попущениемъ наших ради грѣховъ начаша погании одолѣвати. Уже бо от сановитых мужей мнози побиени суть, богатыри же русскыа и воеводы, и удалыа люди, аки древа дубравнаа, клонятся на землю под коньскыа копыта: мнози же сынове русскые сътрошася. Самого же великого князя уязвиша велми и с коня его збиша, онъ же нужею склонився с побоища, яко не мощно бе ему к тому битися, и укрыся в дебри, божиею силою съхраненъ бысть. Многажды стязи великого князя подсѣкоша, нъ не истребишася божиею ми-лостию, нъипаче укрупнится.

Се же слышахом от вѣрнаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича, поведаа великому князю, глаголя: «Въ шестую годину сего дни видѣх над вами небо развръсто, из него же изыде облакъ, яко багря-наа заря над плъком великого князя, дръжашеся низко. Тъй же облакъ исплъненъ рукъ человечьскых, яже рукы дръжаще по велику плъку ово проповѣдникы, ово пророческы. Въ седмый же часъ дни облакъ тъй много венцевъ дръжаше и опустишася над плъком, на головы христианьскыя».

Погании же начаша одолѣвати, христианьскыя же плъци оскудѣша — уже мало христианъ, а все погании. ВидУвъ же то князь Владимеръ Андреевичь падение русскых сыновъ не мога тръпѣти и рече Дмитрею Волынцу: «Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будеть? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбають от поганых, аки трава клонится!». И рече Дмитрей: «Беда, княже, велика, не уже пришла година наша: начинаай без времени, вред себе приемлеть; класы бо пшеничныа подавляеми, а трьние ростуще и буяюще над благородными. И мало убо потръпим до времени подобна, вън же час имаем въздарие отдати противником. Ныне токъмо повели всякому въину богу молитися прилежно и призывати святых на помощъ, и от сего часа имать быти благодать божиа и помощъ христиа-ном». Князь же Владимеръ Андреевичь, въздевъ руце на небо, и просле-зися горко и рече: «Боже отецъ наших, сътворивый небо и землю, дай же помощъ роду христианскому! Не дай же, господи, порадоватися врагом нашим о нас, мало показни, а много помилуй, бездна бо еси и милости». Сынове же русскыа в полку его гръко плачуще, видяще друзи свои поби-ваеми от поганых, непрестанно покушающеся, яко званнии на бракъ сладкаго вина пити. Волынецъ же възбраняше им, глаголя: «Пождите мало, буавии сынове русскые, будеть ваше время коли утешитися, есть вы с кем възвеселитися!».