Дмитрий Лихачев - Сказания и повести о Куликовской битве

И пошел великий князь из Коломны со многими силами и, дойдя до впадения реки Лопасни в Оку, там остановился. Здесь к нему присоединился великий его воевода Тимофей Васильевич,* сын тысяцкого, внук Васильев, правнук Вениаминов, с большим войском, а также те войска, которые оставались в Москве. Теперь великий князь, разузнав вести, приказал переправляться через Оку. И всем полкам дал такое распоряжение: «Когда пойдете по Рязанской земле, пусть никто ничего ни у кого не возьмет, не коснется ни единого волоса». А в Москве он оставил своего воеводу Федора Андреевича* при отце своем Киприане, митрополите всея Руси, при своей супруге, великой княгине Евдокии,* и при сыновьях своих Василии и Юрип.*

Все войско перешло через Оку в воскресенье, а на другой день, в понедельник, переправился сам великий князь. Одно его печалило — мало у него пешей рати. У Лопасни он оставил своего великого воеводу Тимофея Васильевича, сына тысяцкого, чтобы тот сопровождал со всей заботливостью пешие и конные отряды, когда те подойдут, чтобы никто из ратников, проходя по Рязанской земле, нп к чему не прикасался и ничего ни у кого не брал. И велел великий князь сосчитать свое войско гкакова его численность, — и было их больше двухсот тысяч.

Услышали в Москве у митрополита, у великой княгини Евдокии, и во всех городах, и весь народ, что великий князь со всеми князьями и со всем войском переправился через Оку в Рязанскую землю и пошел в наступление. И начали скорбеть и сетовать, причитая со слезами: «Зачем пошел он за Оку? Если даже он сам божией благодатвю сохранен будет, то наверняка многие из его войска погибнут злосчастной погибелью». И об этом все скорбели и плакали неутешно.

Когда же князь Олег Рязанский узнал, что великий князь Дмитрий Иванович Московский переправился через Оку и идет с большим войском против Мамая, он встревожился и сказал: «Что он делает? Откуда у него собралось такое войско? Мы думали, что он убежит в дальние места — или в Великий Новгород, или на Двину. А он вот идет против такого сильного царя. И как сообщу я об этом моему другу, великому князю Ягайлу Ольгердовичу Литовскому? Нам ведь не дадут снестись друг с другом: заняли они все пути». А бояре его и вельможи сказали ему: «Мы, о господин, уже слышали об этом пятнадцать дней назад, да побоялись сказать тебе. Говорят, что в его вотчине есть какой-то монах по имени Сергий, который имеет от бога дар пророчества, и этот монах вооружил его и велел ему идти против Мамая». Олег, князь рязанский, услышав это, убоялся и затрепетал. «Зачем вы не сказали мне об этом раньше? — воскликнул он. — Я бы отправился к нечестивому царю Мамаю и уговорил бы его, и ничего плохого бы не произошло. Ведь этим не наполнить мою разоренную землю, не воскресить убитых, не вернуть попавших в плен — все совершилось божьим судом. Как было угодно богу, так и случилось. А теперь я погубил свою душу. С кем же мне теперь быть? Если с Мамаем, — погибну, ибо он нехристь и безбожник. А если с Ягайлом Ольгердовичем, — то же самое будет. Так пусть будет господня воля: кому поможет бог, и пречистая богородица, и все святые* к тому присоединюсь и я».

Тем временем великий князь литовский Ягайло, как обещал, о чем мы уже говорили, собрал много литвы, варягов, жмудинов и прочих и пошел на помощь царю Мамаю. Дойдя до Одоева,* он остановился и стал собирать вести. Услышал он, что убоялся и затрепетал князь Олег Рязанский, и тоже стал скорбеть и тужить, восклицая: «Зачем я дал уговорить себя другу своему Олегу Рязанскому? Зачем доверился я ему? Никогда не бывало, чтобы Рязань Литву учила! А сейчас — с чего я впал в такое безумие?». И он тоже стал ждать, что произойдет между Мамаем и московским князем.

В 6889 (1380) году в сентябре месяце великий князь Дмитрий Иванович пришел на место, называемое Березуй,* за двадцать три поприща от Дона. И сюда к нему пришли, чтобы поклониться и послужить, ли-ратно. Так перейдем же ныне Дон и сложим там головы свои за святые церкви, за православную веру и за братьев наших христиан!». И так велел он каждому полку наводить мосты через Дон, а всем воинам надеть доспехи — для предосторожности. И перешли через Дон и, пройдя, разрушили за собой мосты.

Тогда всю ночь волки выли страшно. Вороны и орлы день и ночь каркали и клекотали, ожидая грозного, богом изволенного кровопролитного часа, по сказанному: «Где будет труп, там соберутся орлы».* От такого страха богатырские сердца людей смелых стали укрепляться и воодушевляться, а сердца слабых и ничтожных — унывать и страшиться, ибо каждый видел пред очами смерть.

И настала праздничная ночь Рождества пречистой богородицы. Осень тогда была долгая, дни солнечные, светлые, сияющие, и было очень тепло. И в ту ночь была великая тишь и тепло. При литовских князьях был знаменитый воевода и искусный полководец, замечательный удалец, по имени Дмитрий Боброк,* родом из Волынской земли. Все его знали и боялись из-за его доблести. Он пришел к великому князю и так сказал: «Когда наступит глубокая ночь, покажу тебе, если хочешь, приметы, и заранее узнаешь, что будет потом». Великий князь приказал ему никому об этом не говорить. А когда угасла заря и настала глубокая ночь, Дмитрий Боброк Волынец сел на коня, и вместе с великим князем они выехали на Куликово поле и стали между обоими войсками. И, повернувшись к татарскому войску, услышали крики и стук сильный, как будто на торг съезжаются, и будто город строят, и будто трубы поют. А сзади них зловеще выли волки. А справа был переполох великий среди птиц: кричали, и хлопали крыльями, и каркали вороны, и орлы клекотали по реке Непрядве.* Было очень страшно, потому что и у птиц была битва и драка большая, которые предвещают кровопролитие и смерть многим. И сказал Волынец великому князю: «Что ты слышал?». Тот ответил: «Нечто страшное и весьма грозное я услышал». Сказал ему Дмитрий Волынец: «Обернись, князь, к русскому войску». И тот обернулся — все было тихо. Сказал ему Дмитрий Волынец: «Что, господин мой князь, слышал?». Сказал великий князь: «Ничего не слышал. Только видел, что от множества огней занимаются зори». И сказал Дмитрий Боброк Волынец: «Господин мой князь, благодари бога, и пречистую богородицу, и великого чудотворца Петра, и всех святых: огни — это хороший знак. Призывай же господа бога, молись ему часто, пусть не ослабевает твоя вера в господа, и в пречистую его матерь, и в пастыря вашего и молебника великого чудотворца Петра. Это все хорошие приметы, но еще у меня есть другая примета». И, сойдя с коня, он припал правым ухом к земле, и так лежал долгое время, и встал, и вдруг поник. И сказал ему великий князь: «Что такое, брат Дмитрий, расскажи мне». Но Дмитрий не хотел ему говорить и долго сдерживался. Великий князь настойчивее приступил к нему, прося его сказать. А тот заплакал. Великий князь, увидев его слезы, встревожился и сказал: «Брат Дмитрий, скажи мне. Болит мое сердце». Дмитрий же стал его утешать и сказал ему: «Господин мой князь, тебе одному и скажу, а ты никому не говори. Две вести есть: одна тебе на великую радость, а другая — на великую скорбь. Припал я ухом к земле и услышал, что она плачет на два голоса, очень горько и страшно. Одна сторона земли, как некая женщина, безутешно плакала и кричала неистово по-татарски о детях своих, биясь и проливая реки слез. А другая сторона земли, как некая девушка, плакала и стонала жалобным голосом, как свирель, в скорби и печали великой. Во многих боях я бывал и много узнал военных примет — понятны мне они и известны. Надейся на милость божию — ты победишь татар. Но великое множество воинов твоих христианских погибнет от меча». Услышав все это, великий князь Дмитрий Иванович горестно заплакал и возрыдал и затем сказал: «Воля господня да будет. Как угодно господу, пусть так и будет. Кто воспротивится его воле?». И сказал ему Дмитрий Боброк Волынец: «Господин князь, не говори в войсках об этом никому, чтобы не опечалились и не уныли сердца многих. С верой и милостыней призывай на помощь господа бога, и пречистую богородицу, и великого чудотворца Петра, и всех святых. Вооружись животворящим крестом Христовым. Он есть самое непобедимое оружие против врагов видимых и невидимых».