Йенс Бьерре - Затерянный мир Калахари

Итак, едем! До свидания, Рунту!

В доисторические времена на реке Окотшпго жила раса гигантов, загадку которой наука еще не разгадала.

Проведя день в дороге, мы приехали в миссию римской католической церкви в Самбио, где нас тепло встретили преподобный отец Хартманн и монахи с монахинями, с которыми я познакомился еще десять лет назад. Тогда отец Хартманн занимался раскопками древних поселений на берегу реки. Он показал нам уникальную коллекцию из нескольких сот каменных орудий. Необычайно большие каменные топоры и скребки, принадлежавшие, по-видимому, первобытной расе гигантов, представляли сенсационный интерес — людям обычного роста они были бы не под силу. Сравнительные расчеты показывают, что те, кто ими пользовался, должны были иметь рост почти в два с половиной метра и соответствующее телосложение. Эти огромные, грубо обработанные каменные орудия находят в более глубоких слоях, тогда как меньшие по размерам и лучше обработанные орудия встречаются ближе к поверхности и относятся к более позднему периоду. К сожалению, до сих пор не обнаружены окаменелые кости, которые помогли бы разгадать эту тайну, хотя в других частях земного шара были найдены скелеты гигантов — гигантроп на Яве, например. Предполагают, что благодаря определенным окружающим условиям (таким, как наличие доисторических гигантских животных) одна из разновидностей человека приобрела анормально гигантский рост и размеры тела. Позднее с изменением условий все эти гиганты вымерли. Карлики — люди и животные (пигмеи и пони) — результат аналогичного отклонения от нормы, но в другую сторону.

Принадлежавшая отцу Хартманну коллекция каменных орудий и инструментов ценится очень высоко. Сейчас она тщательно изучается. Правительство закупило около половины коллекции для музея Юго-Западной Африки в Виндхуке, а остальное приобрел один из немецких музеев.

Древние люди обладали сильными и ловкими пальцами и руками. Кроме того, они были необычайно любознательны и искали применения любой попадавшейся им вещи. Они скоро открыли, что кремень и кварц больше всего подходят для изготовления режущих инструментов. Тысячелетиями человек наследует опыт мастеров. Большая часть знаний получена нами от предков. Так будет и впредь. Но сегодня мы играем уже с таким огнем, который гораздо опаснее огня, напугавшего при первой встрече с ним человека каменного века.

Жизнь в этом уголке Африки спартанская, и к ее трудностям и опасностям приходится относиться со стоическим спокойствием. Я убедился в этом после одного маленького эпизода. Настоятельница, улыбчивая и добрая сестра Леопольдина, с гордостью показывала нам свой сад. Мимо нас прошла африканская девочка с перевязанной рукой. Я спросил, что с ней, и сестра Леопольдина самым обычным тоном, показывая на какие-то цветы, ответила:

— Ее только что укусил крокодил. Красивые цветы, правда?

Я заинтересовался крокодилами, и сестра Леопольдина рассказала, что в дождливый сезон они вылезают из реки на берег и совершают налеты на сад, за которым она старательно ухаживает. Нет-нет да и утащат зазевавшуюся собаку или цыпленка. Выше по реке, в Ньянгане, есть еще одна миссия. Когда она строилась, миссионеры за первые несколько недель убили двадцать пять львов.

После ужина с Хартманном и монахами нас попросили расписаться в книге посетителей. Перелистав ее, я нашел свою старую запись и с удивлением увидел; что по случайному совпадению побывал здесь ровно десять лет назад в этот же самый день. Событие надо было отпраздновать. Я принес из машины несколько жестяных банок с пивом, а отец Хартманн поставил на стол домашнее вино и ликер. Мы пировали, угощаясь ветчиной, сосисками, сыром и яйцами, беседовали на религиозные и мирские темы и засиделись допоздна. Мы даже проспали утреннюю мессу, но это был наш прощальный вечер, и нам простили этот грех.

Итак, мы разрываем последние нити, связывающие нас с цивилизованным миром. Пройдут месяцы, прежде чем мы снова увидим белого человека. В последний раз мы наполняем все бочки и баки для горючего и воды и отправляемся в пустыню Калахари, по пескам и кустарникам которой нам предстоит проехать две тысячи километров.

Очень приятно было ощущать, что мы предоставлены самим себе, приятно размышлять о том, что увидим и что нам предстоит пережить. «Капупахеди» на языке местных жителей значит «я вижу, я продолжаю видеть». Так называется кусочек плодородной земли вокруг колодца посреди пустыни. Это очень поэтическое и точное название. Завидев этот оазис, открывшие его африканцы весело воскликнули: «Капупахеди, капупахеди!»

Африканцы племени окованго направлялись к нам от крааля. Они улыбались, приветственно махали руками и кричали «Морро!» Показывая на слабый след колес, ведущий на юго-восток, в Тамзу, они предупредили: «Бейер олифанте!» (много слонов). И правда, по дороге нам встречались вырванные с корнем деревья, катышки помета величиной с футбольный мяч, а в кустарнике между двумя песчаными дюнами мы наконец увидели двух больших слонов. Ветер дул в нашу сторону, и они заметили нас, когда мы были уже рядом с ними. Слоны повернулись и, тяжело ступая, двинулись прочь.

Ехать по сыпучему песку трудно. Мы двигались очень медленно. К вечеру впереди показалось еще одно пересохшее русло, а немного поодаль и крааль окованго, откуда навстречу нашей машине уже шли приветливо улыбавшиеся африканцы. Вождь проводил нас в хижину для гостей. Он сказал, что неподалеку есть два поселения бушменов. «Малыши», как он их назвал, часто приходят к колодцу, вырытому на дне омурамбы.

За горсть табаку мы приобрели у вождя несколько куриных яиц. Питались мы нерегулярно и неправильно. Обед и на этот раз скорее напоминал завтрак: консервированная ветчина, яйца и кофе. Пока мы обедали, солнце зашло и вокруг нашей керосиновой лампы начали кружиться рои насекомых. Между прочим, мы взяли за правило есть не больше двух раз в день — утром и вечером. После еды мы свалились на свои резиновые матрацы и мгновенно уснули, смертельно усталые после целого дня утомительного «плавания по песчаным волнам».

Не знаю, сколько мы проспали, но я проснулся от ощущения, что возле хижины кто-то стоит. До меня донесся шепот. Я подумал, что это Франсуа вышел по своим делам, но тут же услышал его шумное дыхание рядом. Сев, я внимательно прислушался. Снаружи скрипнул песок, и какая-то тень медленно проплыла мимо входа. Я осторожно протянул руку и нащупал электрический фонарик, отметив при этом, что сердце у меня бьется, пожалуй, слишком уж часто. Тень снова двинулась, и я увидел спину человека, который, согнувшись, крался в хижину. Я включил фонарик. Луч его упал на темную фигуру, склонившуюся над нашим багажом, который лежал посреди хижины. Человек выпрямился, как от удара, и судорожно вдохнул воздух. В следующее мгновение он одним прыжком выскочил наружу, и до меня донесся удалявшийся топот его ног.