Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

— Ты банален и скучен, как баобаб! — захохотал Чеширский Кот. — Любое приличное животное, даже самый захудалый кот, прекрасно знает все эти правила и отнюдь не считает их специфически английскими.

Английская привычка во время беседы не отрывать взгляд от собеседника и не поворачивать шеи, даже если рядом, как угорь на сковородке, вьется жаждущий влезть в разговор импозантный советский дипломат, меня всегда приводила в ярость. Но что делать? Нужно терпеливо ожидать своей очереди и не совать рыло, нарушая знаменитое privacy! О привеси один умник писал: если сказать англичанину, что он уронил горящий пепел на брюки, тот может ответить: «Вот уже десять минут, как горят спички в кармане вашего пиджака, но я не счел возможным вмешиваться в ваши дела!»

Ох уже это privacy! Англичане не поощряют вмешательства в их личную жизнь, вопросы о доходах, генеалогии, болезнях — всё это святое дело, и бестактно влезать в чужие секреты. Заборы и частоколы — это отнюдь не только русская национальная страсть, и иногда поражаешься, увидев в Англии колючую проволоку вокруг частного владения, словно это Освенцим.

Трогательное единство русской и английской душ!

Вежливость особенно приятна, когда совершаешь преступные деяния. Однажды поздно ночью в Сохо я мчался на своей «газели» и чуть не потерял сознание, когда меня остановил строгий «бобби» в своем впечатляющем шлеме. Навеки запуганный московскими гаишниками, я суетливо выскочил из машины и сервильно заглянул полицейскому в глаза: что же я, извините, нарушил? «Бобби» снисходительно улыбнулся: «Извините, сэр, была бы неплохая идея, если бы вы, сэр, включили фары». Как вам нравится это сослагательное наклонение? Это не просто вежливость (уверен, что он кипел от гнева), это выдержка, недоговоренность — гордость английского характера. Сослагательное наклонение, наверное, изобрели англичане — певцы недоговоренности: оно блестяще делает обтекаемой любую мысль, придает ей неопределенность и как бы смягчает смысл, добавляя толику юмора.

Леди с дочкой пришли в зоопарк полюбоваться обезьянками, и вдруг прямо в клетке они предались любви! Леди попыталась оттащить девочку от клетки, но та увлеклась зрелищем и упиралась. Тогда разгневанная леди повернула голову к сторожу, находившемуся рядом. «Извините, сэр, если бы я дала этим милым созданиям немного орешков, они прекратили бы свою любовную игру?» Сторож немного помолчал. «А вы прекратили бы, мадам?»

Мудро.

Не менее яркий эпизод с недоговоренностью произошел у меня во время исполнения своих служебных функций. За скромным ланчем в клубе на Сент-Джеймс-стрит ведущий обозреватель «Санди телеграф» Перри Уорстхорн, которому я обязан своему приобщению к коктейлю «Драй мартини», промолвил: «Недавно я встречался с вашим послом, и у нас состоялся очень интересный разговор!» Тогда я еще не был искушен в английской недоговоренности (understatement), не понимал, что нужно додумывать и домысливать, и, приехав в посольство, тут же радостно бросился в кабинет посла. Там, плавясь от подхалимства, словно жареный сулугуни, я интерпретировал слово «интересный» как характеристику тонкости и дипломатического искусства посла. Последний чуть напрягся, видимо вспоминая вершины всех своих дипломатических взлетов. «Интересный? Я сказал, что его газета полное говно!» С тех пор я панически боюсь слова «интересный» из английских уст, в него можно заложить всё что угодно, кроме истинного его значения.

Услышав о страшном землетрясении, англичанин не выпучит глаза, не раскроет рот от удивления и тем более не начнет рвать на себе волосы. Скорее всего, он заметит: «Неужели это действительно так? Неприятная история, правда?» Редкий англичанин прямо бросит в лицо: «Вы лжете!», а скажет: «Ваша информация не совсем точна, сэр!»

Беда в том, что английская недоговоренность и сдержанность иногда порождают неопределенность, которую русская открытая душа (как считаем мы и некоторые дураки иностранцы) уяснить не в состоянии: ведь мы привыкли к «да» или «нет», а вот как понимать хлопанье глазами, переход на другую тему, загадочную улыбку, комплимент, «может быть» или «блестящая идея»? «В принципе я согласен!» — говорит англичанин, и тут можно допить свой джин с тоником и сделать ясный вывод: англичанин категорически не согласен.

— А разве это так уж плохо? — ожила Улыбка Чеширского Кота. — Я тоже часто, нажравшись «Вискас», делаю кислую морду, когда меня спрашивают: «Тебе понравилось?» Позволю себе заметить, что мы в Англии считаем, что неопределенность — это признак хорошего воспитания. Зачем портить человеку настроение категорическим отказом или несогласием?

— Вот эта неопределенность, эта уклончивость и претит русской душе! — вскричал я и ухватил Кота за хвост — он взвыл, и это было совершенно определенно.

Даже старая лицемерка Маргарет Тэтчер изволила выразиться так: «Не следует беззастенчиво лгать, но иногда необходима уклончивость».

Вот мы и подошли к лицемерию.

Где грань между сдержанностью и ЛИЦЕМЕРИЕМ? — ведь наши недостатки суть продолжение наших достоинств — разве лицемерие и ханжество не вытекают из родника сдержанности, закрытости, неопределенности и даже хорошего воспитания (зачем прямолинейно расстраивать правдой, если можно ублажить ложью)?

Френсис Бэкон научно обосновал английское лицемерие: «Есть три степени того, как можно скрыть и завуалировать свое истинное лицо. Первая состоит в молчаливости, сдержанности и скрытности, когда человек не дает проникнуть в себя и узнать, что он такое; вторая — в притворстве, когда он знаками или намеками способствует ложному о себе мнению; третья будет уже собственно лицемерием, когда он намеренно и усердно притворяется не тем, что он есть».

Меня до сих пор поражает, что любому русскому, еле-еле ворочающему языком по-английски, британцы с полной серьезностью говорят: «О, как вы великолепно знаете наш язык!» И ежу понятно, что это вежливое лицемерие или лицемерная вежливость, но что сказать о моем соплеменнике, который искренне верит в это, прыгает до небес от счастья и уже считает себя мастером английского слова, почти двуязычным Набоковым?

Александр Герцен, пытаясь проникнуть в душу англичан, впадал в праведный гнев: «Само собой разумеется, что везде, где есть люди, там лгут и притворяются, но не считают откровенность пороком, не смешивают смело высказанное убеждение мыслителя с неблагопристойностью развратной женщины, хвастающей своим падением, но не подымают лицемерия на степень общественной и при том обязательной добродетели».