Лорен Грофф - Тайны Темплтона

…башню Короля-рыбака достроили вчера… духовой оркестр, арбузы… сегодня еще одна открытка от мистера Аптона, какое-то чудное фото: танцуют мужчина и женщина, он очень низко ее наклоняет. Сначала был Спрингфилд (открытка с коровкой), потом Конкорд (какая-то дурацкая мазня), теперь вот Бостон (танцующая пара). Обратного адреса никогда не указывает и все время грубовато намекает, что за все время своего путешествия красоту видел только в Темплтоне… Отец кладет мне открытки рядом с тарелкой… Каждое письмо я читала по два раза, но если находила открытки, то уже бегло…

Отец подписал сделку с банком… Не поторопился ли?.. Сделка касается нашей семьи. Мы сдаем землю в аренду музею бейсбольной лиги, строительство за наш счет… за оказанную нам честь мы платим лиге три тысячи долларов (я бы назвала это взяткой!)… Вернулся Сай, подъехал прямиком к нашему дому, машина его золотистая вся заляпана грязью… костюм мокрый от пота… извиняется… так и не объяснил, почему не успел помыться и завезти вещи в отель, но так смотрит на меня, что и без объяснений ясно. Мать подтолкнула меня вперед, чтобы я поздоровалась с ним за руку, моя холоднющая как лед рука в его горячей руке… тошнит меня, тошнит, с трудом сдержалась… Отец деликатно передвинул ленч, так чтобы у Сая было время отмыться… Вернулся он с таким громадным букетом цветов, что за розами его самого не видно, и со стайкой увязавшихся за ним мальчишек… Я смотрела на них строго — за то, что не носят обувь… «Мальчики, где же ботинки, которые я вам купила? Вы разве не знаете, что босиком бегать опасно, можно подцепить заразу?»… Сопят, переминаются- «Ой, мисс Темпл, мы бережем их для школы»… Прямо сердце разрывается смотреть на них… А Сай все ждет со своими цветами, лицо красное, пытается улыбнуться.

Такой неуютный ленч! Эти гигантские розы громоздятся посреди стола. Сиротка Салли прислуживает угрюмо. Сай своим громовым голосом рассказывает истории о городах, где он побывал, моя мать пленена. Так пленена, что даже не побежала после ленча в свой сиротский приют, как она это делает обычно… Сай к еде почти не притронулся… я тоже… каждый раз собираясь откусить кусочек, чувствовала на себе эти глаза-звездочки — прямо прожигали мне пробор в волосах.

Мужчины удалились в кабинет, а я пишу. Жду с нетерпением, чем кончится дело, будет ли спасен мой город. Голоса у меня в голове молчат, слава Богу. И все эти призраки попрятались куда-то… О Боже, что я вижу! Отец уже провожает Сая к машине. Что это? Сутулит плечи? По-моему, да. Сай жмет ему руку, что-то говорит, вид очень серьезный. Отец улыбается, но как-то скупо, и кивает, трогает Сая за плечо. Расстаются. Надо мне бежать вниз, выяснить, в чем дело.

Катастрофа — Манхэттен обставил нас, перебил цену… больше миллиона долларов дает и целый городской квартал под музей. Они же центр вселенной, как говорит Сай. А мы просто, считай, деревушка, затерянная в глуши. Карьера у него, видите ли! Презренный плебей. Мне кажется, отец плачет у себя в комнате, но я не осмеливаюсь к нему войти. Мать была вся бледная и убежала в свой приют. Крошка Салли топчет маргаритки на обочине… даже если б умела говорить, не смогла бы выразить своих чувств красноречивее… А я вот собралась пройтись по воздуху, хочу успокоиться, посмотреть, удастся ли прогнать из головы эти орущие на все лады голоса…

…еще худшая катастрофа!.. Я стояла у скалы Старейшин, ждала, не появится ли кто из моих водяных друзей, и вдруг спиной почувствовала взгляд. Обернулась — мистер Аптон, наблюдает за мной… такая ярость меня обуяла! Никогда прежде со мной такого не было — далее как будто не моя ярость, а чья-то еще… Прыгнула я с обрыва прямо в воду, юбки сразу намокли, ноги запутались в водорослях… Я побежала к нему, но он, по-моему, решил, что совсем из других чувств я это делаю, ибо схватил меня на руки и давай целовать… эти женские уста у меня на губах… а я все вырывалась, пыталась ударить его, сопротивлялась бешено… он толкнул меня наземь, задрал мои юбки, я думаю, стряслось бы что-то ужасное, но я была так разъярена, что вырвалась и убежала… убежала домой, он догонял меня… «Сара, черт возьми! Перестань! Мне надо поговорить с тобой! Да подожди ты, Сара, твой отец уже дал согласие!»… Я убежала в дом. Через занавеску из своей комнаты видела, как он стоял на лужайке, держа в ладонях, словно пойманных птичек, мои туфельки. Поставил их потом бережно на розовую клумбу и зашагал прочь… меня мутит, мне тошно… в голове эти многочисленные голоса, и эта девочка, и этот библейский пророк… сердце мое разбито, потому что Темплтон — мой умирающий город…

Отец мой словно сделан из железа — пригласил мистера Аптона на ужин… тоже мне радость! Мы с матерью с трудом сохраняли учтивость — я так и вовсе ни разу на него не взглянула. Просто хотела, чтобы этот ублюдочный сукин сын ушел поскорее. А отец мой, старый благородный джентльмен, водил с ним душевные дружеские беседы, хотя мистер Аптон в этот день выглядел лет на десять старше его. Ради такого случая я, конечно, оделась в свое лучшее платье — изумрудный шелк, под цвет моих глаз. Я была прекрасна, как никогда… да и как же не постараться? Должна же я была показать ему, что он теряет, предпочтя Манхэттен нашему милому маленькому Темплтону… Обратиться ко мне за столом он, конечно, боялся, только моляще позвякивал ножом и вилкой… опять оба не притронулись к еде… В конце десерта я встала и ушла, а мистер Аптон — какой невоспитанный мужчина! — побежал за мной, в коридоре взял меня за руку… зашептал: «Еще ничего не потеряно, Сара, не делай глупостей! Ты еще можешь спасти свой город, если хочешь»… Вдруг он повернулся и убежал обратно в столовую, оставив меня одну в коридоре. Ноги у меня подкашивались. Я села в кресло и словно вросла в него. Слушала учтивые речи моего отца, не понимая, как он может быть так добр с этим ужасным человеком… и моя мать, плененная этим зрелищем, тем, что она принимала за выражение романтических чувств к ее любимой, красивой, безумной (а стало быть, лишенной возможности выйти замуж) дочери… далее моя здравомыслящая прямодушная мать… опять начала разговаривать с ним любезно.

Уже поздний час. Одиннадцать. Я все хожу из угла в угол по своей комнате. И все звучат в голове эти голоса, этот библейский человек все гремит и гремит своим трубным басом «Ты еси Спасительница Темплтона, ты еси». Гремит и гремит. Колокол бьет в методистской церкви. И в пресвитерианской тоже. Платье я не снимала. Рвало меня много раз, даже желудок теперь сводит и в горле жжет. Зубы чистила так, что десны закровоточили. Завязала волосы в строгий низкий пучок, а локоны все равно упрямо выбиваются. Да, я пойду.

Кончено… все кончено. И писать мне больше нечего.