Андрей Зализняк - Об исторической лингвистике

М. В. Белькевич ( художник, учитель мировой художественной культуры ):А можно предположить, какие мутации и изменения будут в русском языке, когда наши внуки будут?

А. А. Зализняк:Да, я понимаю, это такое интересное занятие. Вообще-то есть метод, который позволяет до какой-то степени об этом судить. Конечно, он работает на уровне конкретной проблемы, скажем, склонения существительных или даже конкретного склонения, какого-нибудь сочетания, или синтаксического явления. Берете его в современном языке и смóтрите, как оно выглядит сейчас. Берете историю русского языка за последнюю тысячу лет, памятники есть, можно поработать. И смóтрите, какой получается вектор изменения от Х к ХХ вв. Максимальная вероятность состоит в том, что он продолжится и дальше. Поэтому кое-что я вам могу сказать на основании вот такого рассуждения.

М. В. Белькевич:А можно привести пример изменения какого-нибудь слова. Вы нам из французского пример дали, а можно из русского?

А. А. Зализняк:Про слово это как раз вещь ненадежная, потому что слово — это единичный объект. На основе единичного объекта обобщение невозможно, про единичный объект будут самые ненадежные высказывания. Более надежные высказывания будут про массовые вещи, когда имеются некоторые грамматические линии, в которых участвуют сотни, скажем, слов. Тогда вы, действительно, можете почувствовать какую-то статистику.

Вот, например, вещь, которая понятна. Если взять дистанцию в тысячу лет для употребления кратких и полных прилагательных, это уже задача разумная, потому что их много, у вас будет большой материал. И тут окажется, что в древнерусском языке в позиции сказуемого у вас не может быть полного прилагательного. Такое положение выявляется совершенно отчетливо. Вы не можете сказать: он храбрый . Вы можете только сказать: он храбр , или: он был храбр , он был смел , он талантлив и т. д. На протяжении тысячи лет в некоторых случаях начинают появляться фразы, когда употребляется полное прилагательное, например, он безрассудный . Ближе к нашему времени таких сочетаний становится существенно больше. Сейчас в некоторых случаях, если употребить прилагательное в краткой форме, это будет звучать слишком литературно. Например, как сказать: он горд или он гордый ? Что вы чаще скажете? Он спокоен или он спокойный ? Ну, в данном случае есть некоторая разница смысла. Но совершенно ясно, что современный язык уже довольно свободно употребляет формы типа он гордый , он непокорный и т. д. Таким образом, вектор показывает, что если вы возьмете еще, нет, не двадцать и даже не пятьдесят лет — для нас это ноль, а если вы возьмете ближайшие лет триста, то всего вероятнее, что эта тенденция продолжится. Краткие формы будут употребляться всё реже и реже. Господствовать будет полная форма. Больше того, была даже такая идея, что краткие формы исчезнут вовсе. Я даже пытался сам проверять такую гипотезу, что не будет в русском языке кратких форм вообще, что совсем не будут говорить чашка полна , она смела и т. п., а будут говорить чашка полная , она смелая и никак иначе. Вроде бы сейчас дело идет к этому. И вот оказалось, что нет, ситуация не такая прямолинейная. Неверно, что все вообще краткие формы со временем исчезают. Оказывается, они не исчезают, если они чем-нибудь управляют. Скажем, фраза типа Он полон энергии ; здесь нет возможности превратить краткое прилагательное в полное. Эта страна богата нефтью — нельзя сказать богатая . Оказалось, что те прилагательные, которые имеют при себе подчиненные члены, сохраняют краткую форму вопреки общей тенденции. Таким образом, картина такая: через триста лет, вероятно, все будут говорить: она смелая . Если кто-то скажет: она смела , над ним посмеются: «Ты свалился нам на голову из ХХ века». А вот в оборотах типа богата нефтью останется краткая форма прилагательного. Так что кое-что мы знаем. Но нельзя сказать, что лингвисты по этому поводу уже много наработали.

И. Б. Иткин:Ну, давайте зададим Андрею Анатольевичу последний вопрос. Только не про швабру...

А. А. Зализняк:А почему не про швабру?..

И. Б. Иткин:В словаре можно посмотреть. Про это не только Вы знаете, Андрей Анатольевич.

Е. В. Падучева:А можно привести примеры слов, которые подчиняются закону Гримма, и исключений, которые подчиняются закону Вернера?

А. А. Зализняк:Можно. Но это потребует нескольких лемм, которые сейчас уже неуместно излагать.

Лиза Щеголькова ( 7 класс ):У меня еще вопрос есть. Вот страны разные, в Центральной Африке, например, они ниже по уровню развития языка более развитых стран?

А. А. Зализняк:Да, это очень важный для лингвистов вопрос. К сожалению, он принадлежит к числу тех, которые слишком близко соприкасаются с деликатными, связанными с эмоциями моментами, поэтому отвечать на них совершенно объективно иногда бывает трудно.

Действительно, были очень разные точки зрения по этому поводу среди участников дискуссии. Одна точка зрения состоит в том, что есть языки совершенно примитивные, которые очень мало чего могут выразить, и есть языки высочайшие, а именно английский, конечно, который может выразить решительно всё. Другая, противоположная точка зрения состоит в том, что никакой разницы между языками не существует. Правда, как обычно бывает в таких случаях, по-видимому, находится не на этих крайних полюсах.

В действительности есть такие аспекты языка, в которых они все совершенно одинаковы, а есть аспекты, в которых они не одинаковы. Например, если ввести такую мерку: соответствует ли язык тому обществу, в котором он используется? соответствует ли, скажем, язык папуасов жизни, которую ведут папуасы? — то оказывается, что ответ на этот вопрос одинаков для всех языков. Языков, которые бы плохо удовлетворяли своих носителей, которые ставили бы их в такое положение, когда что-то важное для их жизни невозможно выразить, не бывает. Другое дело, что условия жизни, конечно, очень разные у папуасов и, скажем, у английского бизнесмена.

Другая сторона дела состоит в том, бывают ли языки более богатые или бедные по словарю, языки с какими-то тонкими синтаксическими правилами или, наоборот, с расхлябанными правилами? Вот тут разница есть. И оказывается, что она зависит уже не от языка, как такового, и даже не от состояния общества, а от наличия или отсутствия литературной традиции. Языки с большой и особенно с великой литературной традицией, скажем, как английская, как русская, как французская, как итальянская, имеют уже огромный опыт. Большое количество хороших писателей поучаствовало и в накоплении их словарного состава, и в отработке стилистических, синтаксических и прочих деталей. В этом отношении какой-нибудь, например, чукотский язык может быть гораздо менее продвинутым, потому что у них писателей было очень мало, соответствующего опыта нет, в лучшем случае есть, скажем, какие-то фольклорные произведения.