Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

«Трудовиками» называли себя и руководители восстания в Усть-Медведицкой: «Поставлено все на карту — или смерть коммунистам, или трудовикам» 50, — говорилось в воззвании Вакулина.

Само слово «коммунист» было скомпрометировано политикой «военного коммунизма» настолько, что всеобщим лозунгом не только казачьих, но и всех крестьянских восстаний времен Гражданской войны было: «За Советскую власть — против коммунистов!».

Крестьяне не хотели возврата к прошлому, к «белопогонникам», помещикам и капиталистам. Но они не хотели дальше жить и под диктатом ЧК и комиссаров. Именно под лозунгом «Советы без коммунистов» начался 28 февраля 1921 года мятеж в Кронштадте. В нем приняло участие около двадцати семи тысяч матросов, и он также был выражением протеста крестьянства против «военного коммунизма». Триста делегатов X партийного съезда в составе 7-й армии под командованием Тухачевского долго и безуспешно штурмовали восставший Кронштадт, и лишь 18 марта, два дня спустя после окончания X съезда, мятеж был подавлен.

X съезд РКП(б) принял решение о замене продразверстки продналогом, об отказе от политики «военного коммунизма» и о переходе к «новой экономической политике».

Казалось бы, Миронов мог быть спокоен: он добивался этого решения все годы.

30 марта 1921 года он пишет «партийное письмо» из Бутырской тюрьмы Председателю ВЦИК Калинину, копии — Председателю Совнаркома Ульянову, Председателю РВС республики Троцкому, Председателю ЦК РКП(б) Каменеву, Центральной Контрольной Комиссии РКП(б), в котором яростно протестует против клеветы в свой адрес, против «чудовищного обвинения» «в организации восстания на Дону против Советской власти» и требует освобождения, ибо «то, что заставляло страдать и неотвязчиво стучало в голову, признано и X партийным съездом, признано и Вами! <...> Центральная власть 23.III—21 г. своим декретом о свободном обмене, продаже и покупке стала на ту же точку зрения. И вот за эту прозорливость меня собираются судить» 51.

Но, как мы видели, до суда дело не дошло.

1 апреля следователь Банга докладывает Начальнику 16-го спец. отдела ВЧК об этом письме и о том, что «Миронов просит <...> доложить [о письме] т. Дзержинскому для получения разрешения отослать по принадлежности» 52.

2 апреля Миронова убивают во дворе тюрьмы.

Документы 1959—1960 гг. о реабилитации Ф. К. Миронова подтверждают: его приговорил к расстрелу Президиум ВЧК. Однако Протокол Президиума ВЧК № 79 от 2 апреля 1921 года о расстреле Миронова не обнаружен.

Зато имеется «Заключение 16-го специального отделения Особого отдела ВЧК по делу Ф. К. Миронова и его сподвижников» за подписью сотрудника поручений 16-го спец. отделения Копылова от 13 августа 1921 г., направленное руководителю «особистов» Пузицкому. Почти пять месяцев спустя после расстрела Миронова в нем было сформулировано обвинение в его адрес. При этом Копылов даже не знает, что Миронова уже нет в живых, и предлагает: «полагал бы о применении высшей меры наказания — обвиняемому Миронову» 53. В ответ на это следует резолюция Пузицкого: «Т. Копылов. 1) Миронов расстрелян; 2) надо составить заключение в отношении остальных обвиняемых» 54.

Всех остальных обвиняемых вскоре выпустили.

Самое страшное доказательство беспощадной жестокости ВЧК — судьба жены Миронова. После его расстрела 2 апреля Н. В. Миронова долгое время оставалась в заключении с родившимся в тюрьме ребенком.

В томе «Филипп Миронов. Документы» (М., 1997) опубликована поразительная по силе и чистоте человеческих чувств любовная переписка Филиппа Миронова и его жены, Надежды Васильевны Суетенковой, которая была арестована вместе с мужем, хотя вся ее вина была только в том, что в возрасте 22 лет она стала его гражданской женой.

18 мая 1921 года она обращается с заявлением к следователю специального отдела ВЧК Банге:

«Я беременна 7-й месяц. Сижу арестована 4-й месяц. Тюремные условия жизни тяжело отражаются на моем и без того слабом здоровье. Тяжелые душевные переживания за мужа Филиппа Кузьмича Миронова (быв. командующего 2-й Конной Красной Армией), о судьбе которого я ничего не знаю, ежедневное недоедание (передач не имею) и, главное, [понимание] моей полной невиновности перед Советской властью вынуждают меня предъявить к Вам требование о моем освобождении или вызова для личных переговоров или для выяснения своего положения, сроком 25 мая с. г.

Если в течение этого времени ничего не будет выяснено, то я 25 мая объявляю голодовку, несмотря на свою беременность, так как предпочитаю лучше смерть, нежели еще переживать то, что переживаю ежедневно в продолжении 3 ½ месяцев заключения» 55.

Командир Донского казачьего корпуса Ф. К. Миронов перед расстрелом в Балашовской тюрьме. 1921 г.

На письме — приписка следователя Банги: «Дело ведет следователь Пузицкий. Миронова виновата постольку, поскольку отрицает виновность своего мужа, считая его действия справедливыми со своей точки зрения. Думаю, что к ней, как беременной, надо предоставить условия, требующиеся беременной. Банга 7/VI» 56.

19 июля 1921 года Миронова обращается с новым заявлением — теперь к коменданту Бутырской тюрьмы:

«Я нахожусь под арестом 6-й месяц. Допроса с февраля месяца не имею и не знаю в чьих руках находится мое дело и дело моего мужа Ф. К. Миронова (быв. командующего 2-й Конной Красной Армией), за которого я и арестована. О судьбе его я тоже ничего не знаю. Скажите, неужели в Советской России допустимо держать под следствием почти 6 месяцев женщину в положении на 9-м месяце. Убедительно прошу Вас позвонить в ВЧК заведующему следственной частью т. Фельдману, чтобы выяснить мое положение. Я измучена физически и морально. <...> Ради моего будущего ребенка прошу помочь мне» 57.

11 января 1922 года — десять месяцев спустя после расстрела Ф. К. Миронова — сотрудник ВЧК Борисов пишет начальнику 16-го спецотделения Особого отдела ВЧК Пузицкому рапорт, в котором сообщает, что Миронов Ф. К. приговорен к высшей мере наказания, семь обвиняемых освобождены, один заключен в лагерь на год. «...Остается по делу одна обвиняемая Миронова Н. В. , в отношении которой в деле никакого постановления нет... <...> Миронова содержится с 28 августа 1921 г. в Доме беременности...» 58. Как видим, в ВЧК имелся даже такой Дом!

Далее из рапорта следует, что после декабря 1921 года Н. В. Миронова была выпущена, причем неизвестно кем: «...кем она освобождена, <...> неизвестно, никакого постановления о ее освобождении <...> нет» 59. Но было предложение сотрудника 16-го спецотделения Особого отдела ВЧК Копылова: «...за отсутствием улик обвинения, предлагал бы по необходимости изолировать в пределы Архангельской губернии, ввиду возможности со стороны ее зловредной агитации, могущей пагубно отразиться на казачестве Донской области, среди коего имя Миронова популярно» 60.