Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Вне всякого сомнения, речь идет об «Историческом очерке» Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, он из цензурных соображений не называет его. Из письма ясно, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев, но сохранились ли у него какие-то дополнительные оперативные материалы, посвященные восстанию, из текста этого письма не ясно.

Высоко оценивая «Тихий Дон» как «книгу вашего (то есть Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества», Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, — отсутствие полной оперативной картины Вёшенского восстания, поскольку роман писался фактически на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым. Как мы знаем, только у него Шолохов имел возможность черпать оперативную информацию о ходе боев.

Далее Кудинов рассказывает в своем письме, что, «будучи в Сибири ... был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас ... » 173. А заключительную часть письма он посвящает Прийме: «Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо, известным всем. — Ф. К. ) журналистом

Прийма Константином Ивановичем. “Полгода вас искал”, — писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова ... Я, будучи великодушным, на многие его вырезки из содержания “Тихого Дона” отвечал так, как оно было. Но он пытался рыться глубже, чтобы найти дураков. И после написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете» 174.

Что же это за «провокация» Приймы, которая так рассердила Кудинова? Откуда такое неприязненное его отношение к человеку, который первым установил, что руководитель Вёшенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?

В своей статье «Вёшенские встречи», опубликованной в майской книге журнала «Подъем» за 1962 год и в сокращении в «Литературной газете», а позже и в болгарской печати, Прийма привел слова вёшенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали, о жизни Кудинова в Болгарии: «Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек».

Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в «княгиню Севскую», одному богу известно. Поразительно, но следом за рассказом Лапченкова Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловградского стопанства (колхоза. — Ф. К. ) Ненчо Найденова, который также называет жену Кудинова «Севской»: «Ваш донской из Вёшек казак — полковник Павел Назарович Кудинов живьет и робит у нас добре. Робит в садах, огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а паки падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его — учителька Севская — до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передадох» 175.

Возможно, ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а журналист, каковым в ту пору был Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: «княгиня Севская».

Эта ошибка дорого обошлась Прийме. Кудинов прервал с ним всякие отношения, успев передать ему только незначительную часть своего архива, хотя Прийма мог рассчитывать на большее. А в письмах к Набойщикову он без конца возвращается к этой теме.

В конце своего письма Кудинов желает Шолохову «здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон» 176.

Судя по письмам Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. «Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться мне с Сибирью, — пишет он своему корреспонденту. — В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет». И там же: «Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге ... Вот жизнь пелигримма» (здесь и далее сохраняется орфография подлинника). Бедность его доходила до такой степени, что иногда не на что было послать письмо: «Перешлю после, т. е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет».

Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарович Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу, «Григорий Юрьевич! — обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. — Не думайте, что П. Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ ... »

С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: «Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками» (это слово для Кудинова, несомненно, — производное не столько от слова «скит», сколько от слова «скитаться»), но — «глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!»

Этот сложный клубок противоречивых чувств — боли и любви — в душе донского казака Павла Назаровича Кудинова, в прошлом — руководителя восстания, а позже — зэка советского ГУЛАГа, «скитника-пилигрима», нищего эмигранта отражается в его письмах к Набойщикову.

Приведем ответ П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову на его первое письмо:

«Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур!

Письмо Ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю Вас, живущего в далекой стране — в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири.

Как нужно понимать, Вы интересуетесь легендарной историей события — восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге “Тихий Дон”, которую, наверно, читали и Вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться».