Генрих Френкель - Брамштендте - Йозеф Геббельс (Ростов-на Дону, 2000)

В следующие десять лет Геббельс настойчиво и на разные лады проводил эту мысль о непогрешимости фюрера, его проницательности и принципиальности. В поздравлении ко дню рождения Гитлера, первом после того, как он стал канцлером, новоявленный министр пропаганды снова подчеркнул обаяние и человечность фюрера, используя прием «наивного восхищения», в котором, однако, проглядывал цинизм: «Сегодня все газеты полны приветствий в адрес рейхсканцлера Адольфа Гитлера. Они, конечно, различаются между собой в зависимости от характера и позиции издания, но все согласны в одном: Гитлер — фигура крупного калибра, человек, уже сумевший решить великую историческую задачу и стоящий перед еще более грандиозными свершениями. Это государственный деятель особого типа, не часто встречающегося в истории Германии; он уже заслужил уважение и любовь, а главное — понимание громадного большинства народа!» Все же тема всеобщего восхищения нации своим вождем показалась Геббельсу несколько преждевременной, и он перешел к традиционным формам восхваления, использовав традиционное и беспроигрышное сравнение с Бисмарком: «Недоброжелатели и скептики уже убедились, что Гитлер взял в свои руки дело, начатое Бисмарком, и полон решимости довести его до конца!»

Национал-социализм утвердился в Германии, и возник большой наплыв людей, желавших вступить в нацистскую партию. Геббельс, наблюдавший за этим явлением со смешанным чувством удовлетворения и презрения, заявил о праве тысяч старых членов партии на особую близость к фюреру: «Пусть те, кто еще несколько месяцев назад находились в лагере наших противников и, вполне возможно, клеветали на фюрера, теперь изливают потоки неискреннего красноречия, прославляя его. Адольф Гитлер не любит фальши и ценит преданность своих верных старых друзей и соратников!»

Впрочем, было, может быть, и неплохо то, что новички не знали Гитлера как следует. Миллионы новообращенных видели его только издали и верили, что он и есть символ лучшего будущего. Тем более было необходимо убедить массы в том, что он — такой же «человек среди людей», друг своих последователей, покровитель способных и талантливых. Создавая «миф о Гитлере», рисуя своего вождя крупным планом, Геббельс взял на себя труд доказать, что Гитлер выделяется своей близостью к народу среди других выдающихся людей. «Обычно, — объяснял он, — великие люди, наблюдаемые с некоторого расстояния, теряют свое обаяние, когда с ними знакомишься поближе; но с Гитлером все обстоит как раз наоборот: чем дольше его знаешь, тем больше ценишь и любишь его и тем больше хочется быть похожим на него!»

Так возникал тщательно продуманный образ фюрера. «Этот человек никогда не покинет того, кто однажды завоевал его доверие! Какая это трогательная и благородная черта; какая удивительная стойкая верность старым друзьям свойственна этому человеку! Его терпеливость и отношениях с подчиненными поражает, и он не из тех, кто не терпит подле себя сильную личность. Чем жестче и откровеннее человек — тем сильнее он к нему благоволит! Если же среди его людей возникают несогласие и ссоры, он решительно, но тактично разрешает противоречия». Это сказано о человеке, который всю жизнь охотно применял принцип «Разделяй и властвуй!», так что «искренность» Геббельса просто поражает!

«Простота фюрера, — продолжал Геббельс, — это свидетельство его величия, проявляющегося и в дни побед, и после неудач. В тяжелые дни он не теряет бодрости и веры, вселяя надежду в окружающих. Всего около пятнадцати лет назад он был никому не известным одиночкой, но его выделила среди других великая вера и фанатическая настойчивость в претворении своих замыслов в дела. К нему применим афоризм Ницше (популярный среди образованных немцев): «То, что хотело, но не смогло меня убить — только укрепило мои силы!»

И снова — о доброте фюрера, даже к незнакомцам: «Для каждый матери у него найдется дружеское слово, для каждого ребенка — ласковое приветствие. Однажды во время поездки в Верхнюю Баварию, где фюрера приветствовали толпы ликующих людей, местный руководитель штурмовиков шепнул ему, что в больнице умирает старый член партии, попросивший о последнем свидании со своим вождем, и фюрер, оставив все дела, навестил умирающего соратника и провел полчаса у его постели!»

Снова и снова, не боясь повторений, возвращался Геббельс к созданию образа «отца нации», добиваясь полного отождествления с ним его последователей: «Фюрер переживает и радости, и печали тех, кто с ним работает. Он так скромен! В день своего рождения он бежал от шума столицы, от восхвалений и гимнов в его честь, укрывшись в своей любимой Баварии, чтобы в одиночестве вспомнить прошлое и подумать о будущем. Иногда кто-нибудь случайно включал радио в соседней комнате, и оттуда слышались слова благодарности миллионов немцев» — и приветственные речи самого Геббельса, обращавшегося перед всем миром с дружеским «ты» к своему вождю. В заключение, как водится, шли добрые пожелания: «Мы желаем вам, а заодно и себе, в ваш день рождения, чтобы судьба сохранила вас для фатерлянда еще на многие десятилетия и чтобы вы всегда оставались нашим добрым другом и товарищем. Мы протягиваем к вам руки и молим Бога, чтобы вы всегда были для нас таким же, как сегодня, наш Гитлер!»

Было бы преувеличением утверждать, что Геббельс просто выдумал веру масс в скромность и доброту Гитлера, создав ее из ничего; правильнее будет сказать, что он только усилил и укрепил эту веру, а потом и использовал ее. Гитлер, отличавшийся в личной жизни скромными привычками, общаясь с людьми (за пределами круга крупных политиков), хотел казаться добрым, демонстрировал любовь к детям и благоволение к старым членам партии и их семьям, особенно в предвоенные годы. И лишь немногие свидетели из его самого близкого окружения могли видеть, как эта показная доброта сменяется вспышкой ярости, как проявляется безжалостный холодный расчет и презрение к людям. Массы же, без сомнения, видели в Гитлере человека, поднявшегося из низов, сочувствующего «маленьким людям» и сжигающего самого себя на жертвенном огне служения нации. Этому помогала привычка фюрера обходиться в личной жизни без роскоши и излишней помпы, резко отличавшая его от прочих партийных вождей, жадных и ненасытных и к почестям, и к материальным благам. Гитлер появлялся перед толпой в облике бескорыстного бойца за высшие идеалы, а уж Геббельс знал, как выжать побольше выгод из этого впечатления.

Спустя два года Геббельс сосредоточил все усилия на том, чтобы закрепить в сознании масс образ Гитлера как великого человека и убедить нацию в его необыкновенных способностях и силе его личности. В 1933 году он просто говорил, что Гитлера «чтит подавляющее большинство народа», а в 1935 году уже отмечал в фигуре фюрера некие «чудесные» черты: «Даже самые близкие к фюреру люди с трудом могли понять, как человек, всего полгода назад отвергавшийся половиной населения страны, теперь оказался выше всякой критики в глазах целого народа! Разве это не чудо?» Это новое непоколебимое единство нации следовало понимать как результат того, что Гитлер является «человеком великой судьбы» и «носителем особой миссии». Как раз в то время Гитлер неожиданно ввел в стране всеобщую воинскую повинность, намеренно нарушив некоторые статьи Версальского договора, и через несколько недель после этого Геббельс начал усиленно подчеркивать «чудесное предвидение» фюрера в международных делах. Он приветствовал Гитлера как «человека, ведущего нацию к желанной свободе, спасая ее от раскола и постыдного унижения, навязанного иностранными политиками».