Борис Горобец - Геологи шутят... И не шутят

Профессор кафедры полезных ископаемых Горного института (Алма-Ата) Иван Иванович Бок был еще и академиком-секретарем АН Казахской ССР. За свою долгую жизнь он подготовил 120 кандидатов и докторов наук.

«У И. И. было одно слабое место. Когда в нем пробуждался доброволец красноармеец Бугурусланской дивизии, в которую он вступил в 1918 году, то бесшабашность перла во все стороны, и он мог на несколько дней впадать в загул. Я иду по улице Калинина, навстречу идет Иван Иванович.

— Вот лечу срочно в Москву, а из Москвы в Варшаву. Поляки открыли месторождение медистых песчаников. Надо их проконсультровать, чтобы они делали все правильно.

Через четыре дня я иду по улице Калинина, встречаю Ивана Ивановича.

— Здрасьте.! Что, уже слетали?

— Здрасьте! Да ну их, этих поляков! Полячишки, шляхта, что с них возьмешь? Нет, неинтересные люди. Я не захотел там долго находиться.

А Б. А. Тюрин <���друг И. И> на второй день собрал народ в КазИМСе и рассказал, как было на самом деле.

Они прилетели в Варшаву и по программе, которую составил какой-то дурак, сразу же были привезены во Дворец польско-советской дружбы. Начался обычный банкет. И. И., как всегда с дороги, принял хорошо на грудь. И вдруг в нем проснулся красноармеец Бугурусланского полка, он встал и запел:

Скандал был ужасный, поляки заявили протест. И. И. сразу самолетом отправили в Москву и, не задерживая, обратно в Алма-Ату. Так не состоялась его консультация в Польше, но он, конечно, показал свой класс, и все восхищались поступком Ивана Ивановича».

(Из книги [Летников, 2008. С. 107])

«С-ев честно отслужил 5 лет во флоте и дослужился до звания старшины 2-й статьи. Затем он окончил горный институт, выдвигался на должности начальника экспедиций. Но бывалый моряк в нем сидел крепко. И особенно после принятия спиртного это был не администратор, а моряк, сошедший на берег. Человек он был добрый, не интриган, а поскольку ценил мнение профессионалов, то крупных ошибок не допускал. С одним из его загулов в Москве связана скандальная история, которая стоила ему министерского поста и стала известна всем геологам Союза. Мне ее рассказал В. А. Теняков, зять министра А. В. Сидоренко.

Ночь. Раздается телефонный звонок. В. Теняков берет трубку.

— Это квартира министера Сидоренко?

— Да, только не министера, а министра. Кто Вы такой и что Вам нужно?

— Мне нужно поговорить с министером по важному государственному делу.

К телефону подходит разбуженный Александр Васильевич.

Сидоренко слушает.

— С Вами говорит швейцар ресторана „София“. Скажите, у вас в Казахстане есть министер С-ев?

— Да, это министр геологии республики.

Да, но у него есть еще одна красная книжечка, он депутат Верховного Совета Казахстана.

— Вполне возможно, что дальше?

— Подскажите, что нам с ним делать? У него на руках две красные книжечки, но они писают в фикус!

— Делайте, что считаете нужным, и оставьте меня в покое.

Так С-ев оказался в КПЗ, и утром о случившемся стало известно в Алма-Ате. Процедура снятия С-ева с поста министра длилась еще несколько месяцев. Примерно через год я прилетел в Алма-Ату и на углу Фурманова и Кирова столкнулся с С-вым. Он был рад встрече и доверчиво сообщил:

— Знаешь, я так рад, что меня сняли с этой проклятой должности. Представляешь? Целые дни какие-то заседания, через день вызывают в ЦК. Все на меня пишут и просто стучат. Следят за каждым шагом. Поедешь на бешбармак — на другой день анонимка. С бабами — упаси боже, моральное разложение. А еще этот дурацкий случай в ресторане „София“. Я же объяснял этому дураку швейцару, что у нас, моряков, перед походом и после прощального банкета на берегу была традиция помочиться в пальму. Я ему давал деньги, а потом сказал: „Мне плевать! Звони хоть самому министру“. И дал его домашний телефон. Ну, он и позвонил.

Я спросил, где он теперь работает.

— О, теперь сплошной кайф! Я теперь начальник экспедиции. Куда хочу — туда и езжу. Я подобрал хороших замов, план экспедиция дает, живем дружно. Когда надо гульнуть, уезжаем подальше от стукачей».

[Летников, 2008. С. 115]

Писатель Григорий Свирский пишет о поселке газовиков на Крайнем Севере:

«За поворотом была круглая брезентовая палатка с надписью на фанерке „Голубой Дунай“. Интересно, что и в Воркуте сто грамм с прицепом называется „Голубой Дунай“. И в Ухте, и в Норильске, и в Нарьян-Маре. Занесло меня в Енисейск — и там, возле монастыря, „Голубой Дунай“. Приглянулся, значит, северянам „Голубой Дунай“».

(Из рассказа Г. Свирского «Лева Сойферт, друг народа» [Огонек. 1989. № 48])

«Опустились возле палатки с антенной. Долго висели над кочкой, наконец, приткнулись кое-как. Летчик выскочил, не выключая мотора, поглядел, не увязнет ли машина, не опрокинется ли, затем остановил винт. И в шелесте его мы услышали хриплый голос: „Водку привезли?“

Взяли ящики с яблоками. Несли их без энтузиазма…»

[Там же]

«В разгар полевого сезона обычно действовал сухой закон, т. е. в магазинах никакого спиртного не продавали. Поэтому одеколон и прочая спиртсодержащая парфюмерия сметались с прилавков моментально. И вот к нам на Алдан прилетает из Москвы профессор Я. Д. Готман, известнейший тогда авторитет, один из первооткрывателей, весьма уважаемый местными геологами. Ну, водят его по поселку, показывают, как обустройство движется. Идут мимо магазина, и вдруг Готман спохватывается:

— Ах, я забыл купить в Москве одеколон для бритья.

И в магазин! Подходит к продавщице:

— Мне бы одеколончик!

А уж весь поселок знает, что это — знаменитый профессор из Москвы, вроде как начальство высокое. И продавщица понимает, что надо разбиться, но услужить.

— Минуточку, — говорит. Пошуршала под прилавком и подает сверточек. Разворачивает его Яков Давидович и в полном недоумении глядит на два тюбика с зубной пастой. А дело в том, что когда кончался одеколон и прочие подобные жидкости, то у местных алкашей шла в ход и паста, в которой то ли спирт, то ли эфир, то ли еще какая-то дурь содержится. Пасту разбалтывали в воде и пили…»

[Шумилин, 2006. С. 44]

Заместитель министра геологии СССР прибыл в Алжир и был принят послом СССР Н. М. Пеговым. Они помнили друг друга по работе в Приморье. Посол сказал:

«— По случаю нашей встречи следовало бы пропустить по рюмашке „Московской“, но — уважим закон страны, в которой запрещено употреблять хмельное, особенно в дневное время.