Кирсти Эконен - Творец, субъект, женщина: Стратегии женского письма в русском символизме

Ритмические набеги волн напоминают не только сексуальный акт, но и стихотворный ритм. Водное окружение ассоциируется, помимо сексуальности, с подсознанием и его активизацией. В обоих значениях — в эротическом или в эстетическом — качание в лодке ассоциируется с регрессией (ср. теорию Ю. Кристевой). Подобный образ можно найти в рассказе Петровской «Раб», где любовники качаются в лодке, как в колыбели. Примечательно, что в том же рассказе «Раб» встречается также другой тип ассоциативной связи между качанием и регрессией. Повествователь, главный мужской персонаж, думает о своей жене:

Десять лет я знаю это лицо, эти властные слабые руки. Во все минуты, когда я хотел быть собой, она приходила такая. Что-то привычно-теплое, сонное, качающее как колыбель, волнами движется от нее ко мне и медленно омрачает сознание.

Тут регрессия связана с негативной оценкой не фемининности, а женщины: главный персонаж чувствует себя рабом властной жены. Такое положение вызывает у него ассоциации с детством (качающаяся колыбель, неразвитое сознание), причем роль жены в данном случае совпадает с ролью матери. Указывая на эту сторону «семиотического», рассказ Петровской тем самым выявляет типичное для культурного окружения автора амбивалентное отношение не только к женщине, но и ко всей категории фемининного. Вдохновительное «качание» легко превращается в свою противоположность — в ненависть к женщине. В данном моменте рассказ Петровской обнажает идею полярной репрезентации женщины, о которой говорит З. Гиппиус (Гиппиус 1908), пользуясь метафорой звере-бога. Кроме того, рассказ Петровской говорит об эмпирической амбивалентности (именно — об опыте самого рассказчика-персонажа), а не выражает философское знание о «женской природе». Очевидно, что описываемая Петровской регрессия не является творческим состоянием.

То, что Петровская пользуется саймским топосом, не связывая его с творческим вдохновением или с творческим процессом, можно считать знаком отказа от интерпретации озера Сайма в качестве эстетической конструкции. Более того, у Петровской замечается желание осознанного переосмысления того литературного дискурса, который создавался вокруг Саймы. В качестве примера можно рассмотреть тему рабства из рассказа «Раб». В стихотворении Соловьева «Сайма» встречается тема природного рабства. Соловьев подчеркивает стихийную сторону озера: Сайме «хочется снова царить над землей». Стихотворение Соловьева описывает Сайму как дикую бунтарскую женщину:

Название «Раб» рассказа Петровской характеризует мужского персонажа-рассказчика. Он отказывается от «истинной» любви — дикой, великой и стихийной, «саймской». Как добровольный раб, он вернулся к жене, привычной и знакомой, к скучной жизни (что сделал, кстати, и Брюсов после совместного пребывания на Сайме). Высокий стиль Соловьева и романтический взгляд на бунтующего раба снижается в рассказе Петровской, превращаясь в описание нравственно сомнительного и духовно слабого персонажа-повествователя.

Наиболее важной чертой саймского топоса Петровской я считаю отсутствие связи между мистической трактовкой озера, философией фемининного и эстетической практикой. Отказ от следования модернистским конвенциям в описании фемининности саймского топоса является осознанным решением автора. Художественное творчество и литературная критика Петровской свидетельствуют о том, что она полностью владела дискурсом мистической трактовки женщины и использования образа женщины (фемининного) для конструкции эстетической теории [351] В качестве примера можно указать на отзыв Петровской о сборнике «Нечаянная радость» А. Блока. Данная рецензия свидетельствует о том, что автор полностью владел дискурсом мистической трактовки фемининного (концепция Вечной Женственности), «сверх-литературы» и теургического воздействия словом на действительность. Взгляд критика на новую стадию блоковского творчества показывает, что Петровская не читала его в контексте первого сборника «Стихи о Прекрасной Даме» (подобно Андрею Белому и С. Соловьеву), а рассматривала на фоне т. н. декадентской идеи замкнутого сознания творческого субъекта (Петровская 1907). Также раннее прозаическое творчество Петровской показывает, что она владеет той культурной мифологией, которая изображает женщин как носительниц символического значения. В рассказе Петровской «Осень» (Петровская 1903-б), который лишь повторяет названием рассказ сборника «Sanctus amor» (фактически более поздний одноименный рассказ является совершенно иным по содержанию), появляется героиня, в изображении которой подчеркнуты архетипические женские (негативные, смертельные и хаотические) черты: «Маленькая, сгорбленная, в мокрых лохмотьях…»; «…это темный дух ночи, смерти и разрушения явился из тьмы и воплотил в живом страшном образе то, что незримо еще витало в моей душе» (Петровская 1903-б, 15). «Sanctus amor» показывает, что Петровская не продолжала традицию символизации женщин в качестве эстетических или философских концептов. . Отказываясь от этого, Петровская тем самым отрицает символизацию озера Сайма, и в своих рассказах она противится эстетизации женщины в художественных или философских целях. В целом интертекстуальные связи рассказов Петровской с произведениями Брюсова и Соловьева являются поверхностными, скорее техническими, нежели подлинно семантическими. Из этого следует, что рассказы Петровской формально включены в традицию раннего модернизма, но на идеологическом уровне «отказываются» от нее. Озеро Сайма остается в рассказах «Раб» и «Северная сказка» просто курортным местом, местом чарующим, промежуточным — идеальным для неожиданных встреч [352] Некоторые персонажи (хромой генерал, образ фрау Шварц, высокая женщина и гимназист) саймских рассказов характеризуют данное место не с положительной точки зрения. . В обоих саймских рассказах автор желает оторваться от шаблонно-модернистского использования женских персонажей в качестве философских или эстетических символов.

Ироническое отношение к символизации женского персонажа встречается в последней сцене рассказа «Северная сказка» [353] М. Михайлова (Михайлова 1999-б, 230, 232) говорит об иронии и сарказме рецензий Петровской-критика. . Мужской персонаж (повествователь) остался один на Сайме, после того как оттуда уехала женщина. Заключительные строки рассказа описывают его сидящим в одиночестве на берегу озера и разговаривающим мысленно с возлюбленной. Он говорит ей: «Я вновь с тобой» — слова, которые не проясняют, имеет ли он в виду озеро или любимую, или, возможно, они соединились в единый образ в его воображении. То есть становится ясным, что отъезд любимой не был для него потерей, так как она существует в его мыслях как образ в воспоминаниях, слитый воедино с озером Сайма. Эта сцена напоминает ироническую повесть «Небывалая» П. Соловьевой (ср. главу 8 моей книги). В обоих произведениях символизация женщины является результатом работы мужского воображения. Отличаются эти авторы в том, что Соловьева адаптируется в символистской эстетике, подчеркивая фантомность (то есть сконструированность) женского образа, а Петровская сознательно отказывается от описаний женских персонажей в качестве символов эстетических или философских категорий, типичных для ее художественного окружения. Вместо «смиренной» позиции Соловьевой у Петровской подчеркивается критическое отношение к эгоцентрической (декадентской) любви, которая может реализоваться даже без участия другого человека.