Алексей Величко - История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I

Потому, опять же с точки зрения даже не права, а официальной неписаной идеологии Рима, princepes являлся только первым между граждан: «princepes senatus et universorum» («первый в сенате и среди всех вообще») [127] Вальденберг В.Е. Государственное устройство Византии до конца VII века. СПб., 2008. С. 21–25. . Основанием власти св. Константина являлись его военные успехи, благосклонно признанные сенатом (а что ему оставалось ещё делать?). Но благосклонность — вещь очень переменчивая, державшая св. Константина в скрытой зависимости от воли тех, кто не собирался в существе своём менять старые римские олигархические порядки.

Однако идея народной воли, в первую очередь, конечно, воли самого сената, как основание властных полномочий василевса, шла в явное противоречие с единоличным и абсолютным правлением святого царя, по праву претендующего на более прочный фундамент своей власти. Кроме того, особенно после Никейского Собора, св. Константин всё более и более погружался в содержание православного вероучения и, конечно, не мог следовать римским, языческим устоям своего царствования, целиком покоящимся на «князи человеческие».

Если уж св. Константин, не смущаясь, говорил о себе как о «сослужителе епископов» , «епископе внешних» , «неком общем епископе» [128] Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. Книга I, глава 44; Книга IV, глава 24. С. 52, 152. , то, надо полагать, идея божественного источника его власти к тому времени не могла не привлечь его внимания. Не случайно Евсевий, по-видимому, как и любой придворный писатель, невероятно чуткий к настроениям власть предержащих, специально отмечает в своём труде: «Константина. Бог всяческих и Владыка всего мира соделал императором и вождём народов сам собой. Между тем как другие удостаиваются этой чести по суду человеческому, — Константин был единственный василевс, призванием которого не может похвалиться никто из людей» [129] Там же. Книга I, глава 24. С. 41. . Безусловно, такие речи исходили не только от одного Евсевия, и св. Константин не мог игнорировать — хотя бы внутренне, пока ещё без огласки — формулы, естественные для христианского сознания.

Однако, как известно, одно дело слушать такие идеи, другое — ввести их в политический оборот. В Риме с его старыми традициями, развращённым плебсом и самоуверенным, гордым сенатом, любая ревизия основ государственной власти императора немедленно вызвала бы крайне негативную реакцию. «Рим, погруженный в сон об античности, не любил людей, которые жили исключительно настоящим» [130] Бейкер Дж. Константин Великий. Первый христианский император. С. 243. . Если св. Константин и думал об этих предметах, то, пожалуй, рассчитывал всё же на мягкие реформы. К сожалению, даже для робких шагов, должных всего лишь наметить определённую тенденцию, дело не дошло.

Неприятности начались сразу же по приезде царя. Буквально на следующий день император попросил сенат представить ему список людей, пострадавших при Макценции и Лицинии, желая восстановить их в правах, но не получил ответа. Видимо, сенат решил на деле продемонстрировать свою «независимость». Следующее событие уже сенат мог квалифицировать как проявление встречного — со стороны императора — неуважения к себе. Когда 15 июля состоялось знаменитое шествие римлян до Марсова поля, где приносились языческие жертвоприношения, император отказался возглавить его. Конечно, это случилось по иной причине: св. Константин уже не был язычником и, по понятным соображениям, отказался стать во главе процессии, наблюдая её со стороны. Но для сената и римлян важнее был сам факт игнорирования императором древних традиций. Постепенно василевс стал объектом жестоких нападок со стороны толпы черни, которая — величайшее оскорбление — разбила камнями статую императора. Удивительна его реакция: после минутной паузы царь произнёс: «Нельзя сказать, чтобы я это заметил» [131] Бейкер Дж. Константин Великий. Первый христианский император. С. 244, 245. . Доверчивость, незлобивость императора граничили с наивностью, которой гордый и прагматичный римский ум не прощал никому.

Но главная беда ждала св. Константина внутри семейства и была напрямую связана с его старшим сыном Криспом. Внешне это выглядело незамысловато и почти буднично. Летом Крисп был арестован без публичного объявления причин, допрошен и сослан в Полу, в Истрию. А через короткое время император подписал сыну смертный приговор, приведённый в исполнение непосредственно в месте его ссылки. Что же стояло за этой трагедией, жертвой которой стал находившийся на вершине славы первенец, боевой сподвижник и правая рука св. Константина?

Хотя первоисточники практически не упоминают об истинных обстоятельствах дела, некоторые исследователи приводят следующие соображения, которые выглядят убедительными. Как уже говорилось выше, приезд св. Константина в Рим состоялся как раз после пышного царствования 20-летия нахождения его на вершине государственной власти в составе царственной тетрархии. Создавая эту оригинальную систему, Диоклетиан определял для себя именно 20-летний срок, по окончании которого он и второй август должны были оставить свои посты для цезарей, обязанных подготовить, в свою очередь, преемников на свои должности. И хотя после того, как указанный срок наступил, Диоклетиан вдруг воспротивился собственному замыслу, Галерий всё же вынудил того выполнить ранее данное самому себе обещание до конца. Официально тетрархию никто не отменял, и теперь эта доктрина могла обернуться против св. Константина, вернее против его сыновей от Фаусты.

Здесь-то и возникала фигура незаконнорождённого Криспа, который имел — чисто теоретически — все мотивы для того, чтобы обойти законных сыновей своего отца от брака с Фаустой. Конечно, порфирородность — критерий, с которым нельзя не считаться. С другой стороны, Рим не знал закона о наследовании царского трона, а заслуги Криспа и его старшинство в годах перед младшими единокровными братьями, военный и политический опыт могли стать той причиной, по которой капризное римское общество, ценившее собственную безопасность и стабильность очень высоко, признало бы императором именно его, а не детей св. Константина от законного брака. Более того, умозрительно рассуждая, Крисп был заинтересован не только в устранении собственных малолетних братьев, но и отца, поскольку при его жизни у него было мало шансов стать императором.

Откровенно говоря, вряд ли сам Крисп загадывал так далеко, и едва ли его можно упрекнуть в подобных умыслах. По крайней мере, историки рисуют портрет царевича в благородных тонах, и черты его характера весьма сходны с обликом св. Константина: «Юный и одарённый от природы самым симпатичным характером,» — пишет о нём историк [132] Гиббон Э. История упадка и разрушения Великой Римской Империи. Т. 1. С. 622, 623. . Он уже был крещён к тому времени и всячески помогал отцу в обеспечении свободной деятельности Церкви. Другое дело, что Фауста, полностью унаследовавшая от своего отца и брата коварство, цинизм и совершеннейшую неразборчивость в средствах, демонизировала ситуацию донельзя.