Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2010 год

Воздух наверху свежий и бодрящий. Но к тому времени как мы спускаемся к Бутиабе, он становится горячим и безжизненным. Городок с небольшими домишками раскинулся широко. Ограниченных ресурсов нищего поселения недостаточно, чтобы обеспечить беженцев из беспокойного Конго, находящегося всего в двадцати пяти милях от озера. Люди кормятся в основном рыбой. Когда мы приезжаем туда утром, к берегу подходят рыбацкие лодки и большинство жителей города вместе со своими козами, коровами и блеющими овцами собираются на пляже.

Как только улов попадает на сушу, женщины чистят рыбу (это главным образом нильский окунь и мелкий терапон), вынимают потроха и выкладывают рыбу сушиться на рамы. Руководит всем этим процессом общительный угандиец средних лет, в полосатой рубашке, толстых коричневых штанах и ярко-синих резиновых сапогах. Его зовут Абдул. Он один из деревенских старейшин, и он знает, где мы можем разыскать последнюю часть угандийской загадки Хемингуэя. К тому времени, когда пароход «Мерчисон» благополучно доставил своих пассажиров в Бутиабу, благодаря международной телеграфной службе прошел слух, будто один из самых великих среди живущих писателей (повесть «Старик и море» только что получила Пулитцеровскую премию) пропал в самом центре Африки, и есть подозрения, что он погиб. Охотники за вознаграждением уже рыскали по окрестностям, и самый везучий из них, капитан Реджинальд Картрайт, проследил путь пострадавших в авиакатастрофе до Бутиабы. У него был небольшой самолет «Рапид» фирмы «Де Хэвиленд», он стоял заправленный и был готов в любой миг перебросить их из этой дыры в Энтеббе.

Хемингуэя не радовала перспектива снова лететь. Он полагал, что лучше бы ехать на машине, но его переубедили, и все трое — Эрнест, Мэри и Рой Марш, пилот разбившегося самолета, — втиснулись в «Рапид». Что случилось потом, Хемингуэй описал для читателей журнала Look: «Треть пути по так называемой взлетно-посадочной полосе я был уверен, что нам ни за что не взлететь. Однако мы продолжали попытки на максимальной скорости, прыгая с кочки на кочку… на манер горного козла. Внезапно мы оказались в воздухе, причем не по своей вине. Такое состояние продолжалось всего несколько секунд, после чего самолет снова грохнулся на землю под аккомпанемент рвущегося металла, звука, к которому мы все уже привыкли». Тон шутливого описания Хемингуэя не соответствует тому, что помнит Абдул относительно неудавшегося взлета Реджи Картрайта.

Сейчас мы стоим среди пасущихся коров на редкой траве и видим, что кроме ржавого столба, на котором до сих пор поворачивается флюгер, указывая направление ветра, от взлетно-посадочной полосы Бутиабы ничего не осталось. Абдул вспоминает, что в самолет пилот залез последним.

— Он был тогда совсем молодым пареньком, — говорит угандиец, как будто пытаясь объяснить происшествие.

Абдул подтвердил, что самолет действительно поднялся «немного, затем снова опустился», ударившись о землю, бак с левого крыла оторвало, начался пожар. Последним из самолета вылез Хемингуэй (он решил, что застрял, и выбил дверцу головой).

Угандиец нахмурился, вспоминая.

— Он побежал к нам. Волосы у него горели, он плакал.

Потерпевший крушение самолет, на борту которого путешествовали Эрнест Хемингуэй и Мэри. Фото: J.F. KENNEDY PRESIDENTIAL LIBRARY AND MUSEUM, BOSTON

Абдул жестом приглашает нас пройти за ним по пожухлой траве к месту, где растет одинокое колючее деревцо, по форме напоминающее кубок, которое здесь зовут молочаем. Именно сюда упал самолет, и именно здесь Абдул нашел обломки и сохранил некоторые из них. Он показывает мне обломки цилиндра, аккумулятор и обрывки обшивки фюзеляжа. Я спрашиваю, проявлял ли кто-нибудь хоть когда-нибудь интерес к этим реликвиям, материальным свидетельствам самой серьезной авиакатастрофы, которую пережил Хемингуэй. Он отрицательно качает головой. Никто здесь до нас не бывал. Я оглядываюсь. Стрелка указателя направления ветра скрипит, поправляя саму себя, — единственная веха на фоне скучного пейзажа. Трудно представить себе, что здесь могло произойти что-то важное.

Хемингуэй выжил в двух авиакатастрофах, последовавших одна за другой, о чем тут же с радостью возвестила мировая пресса. Но заплатил он за эти приключения очень дорого. В письме к Харви Брейту Хемингуэй так оценивал свои травмы: «Я разорвал себе почки, может быть, только одну, печень, селезенку (где бы она ни находилась), мозги вытекали через нос, отчего подушка каждую ночь оказывалась мокрой, верхняя часть скальпа обгорела и так далее, и тому подобное. К тому же… сделал пару вдохов в дыму, что никогда никому не шло на пользу, разве что Жанне д’Арк». Он не упомянул вывихнутые руку и ногу, разбитый позвонок, парализованный сфинктер и временную потерю слуха и зрения.

Мы возвращаемся в Масинди. Возможно, мое настроение испортилось из-за рассказа о катастрофе, но я начинаю замечать жестокую сторону местной жизни. Дверь в дом на окраине города разрисована воинственным граффити: «Мальчики-убийцы Бондо. Смерть грязным собакам».

Под вечер ко мне заходит мужчина. Его зовут Ибрагим Билал, на нем розовая вязаная шляпа, и он постоянно демонстрирует свой единственный белый зуб, который сильно выдается вперед. Он и его приятель говорят по-арабски. Ибрагим работал на компанию «Железные дороги Уганды» и помнит, как его отправили из Кампалы, столицы Уганды, в Бутиабу в январе 1954 года, чтобы привезти оттуда группу важных американцев, один из которых очень сильно пострадал.

Он отвез их в Кампалу в служебной машине «Форд Зефир», где поместились семь человек, в том числе доктор Кабрета. Один из мужчин лежал на матрасе на спине. Да, Ибрагим помнит, что он находился в критическом состоянии.

— Он испытывал тяжелейшие муки.

Как ни печально, Африка еще не перестала сводить счеты с Хемингуэем. Через пару недель на кенийском берегу около Шимони, где он выздоравливал, разразился лесной пожар, и, помогая тушить буш, Хемингуэй упал в огонь. Он получил ожоги второй и третьей степени.

Завтра мы улетаем из Энтеббе в Лондон. Погода улучшилась, давящая влажность уменьшилась, и после поездки через буш, во время которой все кости будто бы сместились, бассейн в гостинице «Озеро Виктория» выглядит очень заманчиво.

Хотя мы находимся здесь не так уж долго, кажется, что прошла целая жизнь. У Африки есть способность навязывать свои собственные временные масштабы, приспосабливая нас с нашим деловым западным образом жизни к своему темпу, к своему величественному ритму. В Африке понятие вечности кажется значительно более весомым. Она также дает тебе больше времени, чтобы многое понять. Здесь все видишь ясно и четко, впечатления остаются ярче, а воспоминания прочнее.