Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1994 год

Валлетта жила будничной жизнью. Громко зазывали клиентов к выставленным наружу товарам хозяева лавочек и магазинов, торговцы рыбой, апельсинами и абрикосами. Среди прохожих было много солдат в треуголках, зеленых и белых куртках с красными отворотами. Шли куда-то женщины в черных длинных шалях, скрывающих их лица и фигуры. На балконах сохло белье. Перекликались через улицу соседки. Со стуком колес, цоканьем копыт проезжали коляски, кареты. Щелкали бичами кучера. Из окон карет выглядывали важные персоны в париках.

Николя, жестикулируя, рассказывал:

— Дома все как один — из известняка. Как добудут его из каменоломен, он сероватого цвета, податливый, а на солнце желтеет, становится цвета топленого масла и твердым как гранит. На дверях, заметь, — медные ручки в виде дельфинов. Ночью тронет такую ручку вор... и угодит в капкан. Здешние замки с хитринкой! А железные ограды перед дверьми — от коз. Чтоб в дома не лезли. Коз тут мильон...

На углу квартала, украшенном статуей Богородицы с младенцем Христом, Андрей увидел дородного священника. В черной шляпе и такой же черной сутане до пят. На груди медный крест. В руках Библия. Взгляд у священника был острый, цепкий. Местные жители низко ему кланялись. Многие, став на колени, припадали к руке.

— Отец Галеа, капеллан из туземцев, — почему-то усмехнулся Николя. — Здешние арабы большие католики, чем сам папа римский. Службы в церкви не пропустят. А бога величают как турки и арабы — Алла. Смешно, не правда ли?

На их пути попадались красивые дворцы, над которыми реяли незнакомые Андрею флаги. Николя подолгу задерживался у их подъездов, болтал со знакомыми. Потом объяснил:

— Все мы, и рыцари и кандидаты, делимся на «языки» — в зависимости от того, откуда прибыли. Это «языки» Прованса, Оверня, Франции, Италии, Арагона, Германии и Кастилии. Всего восемь, по числу концов у нашего креста. У каждого «языка» есть свой оберж-гостиница. Это и монастырь, и казарма, и крепость. В обержах мы обедаем, обсуждаем свои дела. Я и Бастьен, между прочим, из «языка» Прованса. Он самый старый, самый многочисленный.

— Говоришь, что у вашего креста восемь концов, Николя. А «языков» назвал только семь.

Николя рассмеялся.

— Верно подмечено. Восьмым был «язык» Англии. Но король Генрих Восьмой отобрал у Ордена его земли в Англии, изгнал из своей страны и казнил многих рыцарей, которые не захотели перейти в протестантство.

— А сам ты когда станешь рыцарем?

— Года через три, когда мне исполнится восемнадцать лет. Надо еще принять участие в трех «караванах» — морских экспедициях против неверных. И если не погибну от ятагана, пули или пушечного ядра, получу мантию, шпагу христианского рыцаря и.... тонзуру.

— Монахом станешь? Не могу представить тебя монахом.

Николя вздохнул.

— Таков обычай. Принимая рыцарский сан, кандидат дает обет безбрачия, бедности и воздержания. У мальтийского рыцаря нет ни семьи, ни детей. Впрочем, настоящих-то монахов среди рыцарей почти не осталось. Таких, как Бастьен, можно по пальцам перечесть. Ныне иные времена. Что тонзура? Под париком кто разглядит, что у тебя макушка выбрита. Биться с турками и берберами это не мешает. Зато какой шанс устроиться в коммандери где-нибудь на юге Франции. Здесь все об этом мечтают.

Жизнь есть жизнь.

«Ишь, как далеко заглядывает! — подумал Андрей. — Не споткнуться бы».

На тесной площади высилась простая и суровая на вид церковь.

— Церковь во имя нашего патрона Иоанна Крестителя, — сказал Николя.— Вон с того балкона над западным входом объявляют народу об избрании очередного великого магистра... через три дня после кончины предыдущего.

— Что-то больно быстро — через три дня, Николя.

— Так надо. Чтоб папа римский не успел выставить своего кандидата...

В просторной церкви не было ни души. Вся она блистала мрамором, бронзой, серебром и позолотой. Под высокими сводами с круглыми проемами шелестело эхо. Темнел трон великих магистров. С фресок на Андрея и Николя строго глядели темные лики святых. В глубине церкви виднелась дивная картина — «Усекновение главы» кисти Караваджо.

В сводчатом склепе таились саркофаги из яшмы, порфира и агата. Поверх саркофагов — лежачие мраморные статуи воинов с молитвенно сложенными ладонями. И повсюду барельефы, бюсты, статуи, гербовые щиты с латинскими письменами.

— Вот это саркофаг великого магистра Вилье де Л-Иль Адама, который привел Орден на Мальту, — почти шепотом объяснял Николя.— А в нише слева лежит Жан Паризо де Ла Валлетт. Всего тут двенадцать саркофагов...

Звенело в ушах от царящей в склепе мертвой тишины. В главном зале церкви Николя, облегченно вздохнув, продолжил рассказ:

— Когда в склепе не осталось более места, великих магистров стали хоронить в боковых приделах. И погляди на пол, Андрэ. Он весь устлан могильными плитами. Всего их четыреста. Тут много наших провансальцев...— переходя от плиты к плите, Николя читал эпитафии.— Вот здесь лежит рыцарь из семьи Вильнев. А дальше Симианы, Мирабо, Понтевэ, Сабраны, Вальбели...

Страда Реале завершалась анфиладой широких ступеней, которые вели к Сен-Эльмо, цитадели в виде пятиконечной звезды. Спускаться к ней Николя не захотел.

— Надоели эти лестницы! Скачешь по ним с утра до вечера. Святой Эльм, между прочим, заступник моряков-христиан. Прошлым летом «Глорьез» попала в шторм. Ну, думаем, пропали — перевернет галеру. Но на мачтах и реях заиграли голубые огоньки. Слышим — слабый треск. И у всех полегчало на душе: святой Эльм давал знать, что берет галеру под свою защиту. «Глорьез» тогда сильно потрепало, но мы остались живы. А у вас кто заступается за моряков?

— У нас? У нас Николай Угодник...

С восточных укреплений Валлетты перед ними открылся великолепный вид на Большой порт. На другой его стороне почти отвесно поднимались из воды стены фортов Сен-Анжело и Сен-Мишель. За ними видны были тесные кварталы «старых городов» Биргу и Сенглии, купола церквей.

— Надежный порт, — заметил Николя. — Но все же, когда подует северо-восточный ветер, вход в него и выход небезопасны.

Две галеры совершали непонятные маневры. Уйдя на веслах в дальний конец порта, возвращались на прежние места. Второй, третий раз. Слышны были команды, трели свистков.

— Учеба? — спросил Андрей.

Его юный гид неопределенно пожал плечами.

— Ни то, ни другое. Видишь ли, капитаны остерегаются оставлять галерников без дела. Они тогда начинают думать о побеге, о свободе. Туркам и берберам — этим канальям, нельзя давать ни отдыха, ни еды вволю.

— Но среди галерников есть ведь и французы, и испанцы, и итальянцы, Николя. Наконец, это живые люди.

На лице Николя появилась гримаса.

— Турки и берберы — люди? Или, думаешь, они лучше обращаются с нашими? Око за око, зуб за зуб! А французы, испанцы и итальянцы, о которых ты печешься, — это воры и убийцы, бродяги и нищие. Им самое место на галерах.