Фарли Моуэт - От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку

Аналогичная ситуация сложилась и на западе. Там кельты, контролировавшие южное побережье Солвэй Фирт, угрожали вторгнуться в плодородные равнинные районы, расположенные вдоль северного побережья. И если арморикане высадятся здесь, они смогут помочь задержать кельтов на побережье залива.

Конец истории иммигрантов канул в неизвестность. «Записки» Цезаря сообщают нам, что число мятежников-арморикан, принявших участие в восстании Верцингеторикса, достигало 30 тысяч воинов (правда, примерно четверть из них составляли пиктоны). Это показывает, что общая численность арморикан могла достигать по меньшей мере 150 тысяч человек. Принимая во внимание потери, нанесенные армориканам римлянами, и учитывая, что далеко не все уцелевшие хотели покинуть родину, можно предположить, что общее число переселенцев, добравшихся до севера Альбы-Британии, не превышало нескольких тысяч.

БУДУЧИ ПО ПРЕИМУЩЕСТВУ СКОТОВОДАМИ и проводя большую часть жизни на пастбищах среди стад, альбаны не испытывали особого уважения к жителям городов. Зато арморикане как раз были горожанами. И когда эти строители городков начали обживаться на новом месте, они смотрели на местных жителей, казавшихся им неотесанной деревенщиной, с высокомерием, а то и с презрением. И неизбежные трения между народами, придерживающимися столь разных укладов, рано или поздно могли привести к серьезным конфликтам.

Вероятно, арморикане уже достаточно скоро, либо не довольствуясь ролью только защитников пограничных территорий, либо просто потому, что их не устраивали скудные клочки самых неудобных земель Альбы, начали все чаще бросать жадные взоры на север, особенно в сторону обширных равнин, лежащих к востоку от Грэмпианского горного массива. Альбаны, со своей стороны, оказались в ситуации, напоминающей ту, в которой очутился араб из старинных сказок, который позволил верблюду сунуть голову в свой шатер [18] Нет никаких документальных свидетельств того, что жители севера Альбы гостеприимно относились к армориканам как к изгнанникам. Куда более вероятно, что им отказали даже в праве на убежище и оттеснили к побережью как агрессоров и захватчиков. Каковы бы ни были конкретные обстоятельства, отношение к ним и в том и в другом случае было явно негативным. .

К началу 40-х гг. до н э. напряженность между двумя народами уже успела вылиться в открытую вражду.

Нет сомнения, что арморикане имели очевидное преимущество, поскольку они давно привыкли жить в походных условиях и были искусными воинами. Что касается северян Альбы, то они практически не имели боевого опыта вплоть до появления кельтских захватчиков на их границах, а это произошло всего за несколько поколений до прихода напористых арморикан. Угроза со стороны кельтов сохранялась, став не столь острой, но не потому, что альбаны проявили какую-то особую воинскую доблесть, а потому, что натиск кельтов заметно ослабел. Тем не менее альбаны показали себя талантливыми новаторами в деле организации обороны.

Альбаны укрепили свои южные границы, и единственная сколько-нибудь серьезная угроза, которую продолжали представлять для них кельты, заключалась в многочисленных набегах с моря, совершаемых кельтскими рейнджерами для захвата рабов, скота и прочего имущества. Дюжина-другая кельтов в открытой лодке, а иногда и несколько таких лодок, действовавших заодно, наводили ужас на прибрежные земли, выискивая беззащитные, оторванные друг от друга поселения альбанов. Кельты уводили в плен или убивали жителей, резали скот, грабили дома, унося с собой все, что имело хоть какую-то ценность, а затем предавали огню дома и постройки и спешно уплывали, прежде чем соседи могли прийти на помощь жертвам.

Люди, жившие на побережье под постоянной угрозой нападения врагов, начали строить кольцевые или D-образные укрепления и крепостцы (которые сегодня принято называть дунами, от гэльского дун — форт) из камней, не скрепленных строительным раствором. Эти постройки, возведенные потомками великих зодчих эпохи мегалита, оказались настолько прочными, что разрушение их потребовало бы столь громадных затрат, которые не окупились бы скудным скарбом и пожитками, хранившимися в них.

На восточном побережье, где кельтские морские рейнджеры никогда не встречали отпора, было построено очень мало таких дунов. Зато на западе альбаны, обосновавшиеся там, возвели множество этих «домашних фортов». Со временем, когда разбойники стали более агрессивными и решительными, строители этих крепостей тоже проявили большую изобретательность, возводя так называемые дуны галерейного типа, которые стали предшественниками одного из самых оригинальных и эффективных оборонительных сооружений древности — броча [19] Броч — слово норвежское. Так викинги-рейнджеры в VIII в. называли небольшие башни. Оно также означало и «форт». .

Как — то раз в июне мы с женой побывали у Карлоуэйского Броча, находящегося на северо-западном побережье острова Льюис. Сильный ветер, дувший с Атлантического океана, разогнал облака, и небо стало ослепительно голубым, словно глаз какого-нибудь древнего кельтского бога. Это око взирало своей нестерпимой синью на бушующее море, накатывавшееся на прибрежные глыбы Внешних Гебридов, разбивая о них свои валы и отступая пеной от подножия косы, на которой высилась круглая, сложенная из валунов башня.

Башня эта, частично разрушенная временем, возвышается над морем на целых сорок футов, так что высота ее почти равна диаметру. Она по-прежнему выглядит такой же несокрушимой твердыней, какой она казалась воинам, подступившим к ее гранитным стенам более двух тысячелетий назад.

Мы поднялись к ней, петляя по узкой овечьей тропе по склону. Овцы оказались единственными живыми существами вокруг. На берегу небольшой укромной бухты, открывшейся перед нами, теснились старинные, почерневшие от времени дома жителей Гебридов; их соломенные крыши давно сгнили, а низкие, вросшие в землю каменные стены почти сровнялись с сочно-зеленым торфом, свидетельствуя о том, что здесь некогда жили люди, искавшие спасения за стенами этой башни.

Мы немного пригнулись, входя внутрь через единственный портал, дверью которого некогда служила каменная глыба весом по меньшей мере в тонну. Вход напоминал коридор дунга, или загона для овец; на мощном кольцевом фундаменте толщиной добрых десять футов покоились двойные стены броча, из которых проход вел во внутреннюю камеру диаметром около двадцати метров, так что все сооружение представляло собой нечто вроде гигантской мортиры, обращенной в небо.