Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Обилие, разнообразие и сложность многих дамских туалетов с их лифами, перехваченными в двух или трёх местах бантами, тальмы, составленные из четырёх пелерин, наводят на мысль, что раздевание женщин в ту эпоху представляло собой не только желанное и увлекательное, но довольно сложное и интересное занятие. А сколько всяких замысловатых слов несли с собой дамские туалеты и их детали: затрапезные платья и драдедамовые [58] Драдедам — шерстяная ткань. кофточки, гарусные платки и прюнелевые туфли, турнюры, корсажи, воланы и пр. и пр. Турнюр — это приспособление, придающее женской попке стандартный вид. Представляло оно собой некий валик, который находился под платьем на талии сзади. Бывало, во время танцев этот валик отрывался и на тесёмке волочился за своей хозяйкой по полу наподобие шашки кавалериста.

В калейдоскопе московской моды мелькали польские конфедератки (фуражки с квадратным верхом), чёрные траурные платья, обшитые внизу белой каймой, мало-русские костюмы с лентами, мужские смазные сапоги и широкие шаровары, шапки «здравствуй-прощай», у которых спереди и сзади были одинаковые меховые отвороты, белые пиджаки из китайского шёлка, пёстрые дамские платья из материи, которой некоторые москвичи обивали мебель, облегающие фигуру, как фильдекосовый чулок, платья из ткани «джерси» и широкие кринолины, накидки, называемые «ватер-пруф», предохранявшие, надо полагать, их владелиц от дождя.

У мужчин с модой было проще, во всяком случае, в России немного было таких мужчин, которые могли бы сравниться с парижскими франтами. Быть одетым по последней моде у них в конце века носило название «smart». Раньше говорили chie, vlan, pchutt (smart gentleman ). Как утверждали социалисты, парижские франты уделяли своей особе не менее шести часов в день. В течение суток они трижды меняли свои костюмы. До часу дня носили короткий пиджак, цветную сорочку и низкую шляпу, до шести вечера — длинный чёрный жакет, тёмные брюки, лаковые ботинки и перчатки кирпичного цвета (белые они уже не носили), а после шести — чёрный сюртук и белый галстук.

«Мужчины из общества» в России, те, что не носили форму, тоже следили за модой. Бывало, моду на какой-нибудь предмет туалета вносил один из знаменитых или просто популярных людей того времени. В 1914 году, например, Шаляпин ввёл моду на белый цилиндр.

Простой же народ за модой не гнался. Поддёвки, сапоги, зипуны, картузы, кепки и так называемые «заклёпки».

Для женщины же вопрос о том, как она выглядит, занимал важнейшее место. По одежде отличали дам разных слоёв общества, наряды выдавали уровень культуры, интеллигентности и достатка их хозяек Дамы были не только света или полусвета. Были дамы «уголовные», а были ещё и «скаковые». «Уголовные дамы» — любительницы уголовных процессов. Они ходили «на адвокатов», «на подсудимых», устраивали им овации, брали автографы и создавали ажиотаж вокруг пошлых любовных драм. «Скаковые дамы» постоянно посещали ипподром. Главным для них на этом ристалище были не лошади, не жокеи и даже не выигрыши (на игру у них и денег-то не было), а их собственный вид и наряд. В тайниках души своей такая дама лелеяла мечту о том, что когда-нибудь в одной из программок ипподрома о ней будут написаны такие слова: «Направо от входа сидела эффектная брюнетка в платье цвета somo [59] Оранжевый. с кружевами „крем“ и шляпе из зелёной соломки с большим пером. При высоком росте брюнетка эта блещет превосходно развитыми формами и с особенным шиком умеет держать бинокль».

Хорошо одеваться хотели не только дамы, но и их горничные. В XX веке, когда в моду вошли платья с тренами, горничные тоже захотели их носить, и некоторые, представьте себе, носили. Шествуя по улице, они одной рукой поддерживали платье, чтобы оно не волочилось по земле и не собирало грязь. Кода же заходили в лавку и расплачивались за покупки, то, естественно, шлейф отпускали и он волочился по полу, который, как правило, был очень грязным.

А время шло, старели дамы, менялись моды, смирялись с жизнью старые девы, которыми ещё совсем недавно овладевала неудержимая страсть к мужскому сахарному рылу, у девочек, превратившихся в девушек, начиналось и проходило «время конфет», которые они поглощали целыми коробками. Выйдя замуж, они делили с мужьями обед в 50 копеек, состоявший из ленивых щей, макарон, или борща со снетками и печёнки, или из горохового супа с солониной и корюшки. Одним словом, людей засасывал быт со всеми своими необходимыми и скучными заботами. Патриархальная жизнь с московских окраин уходила в провинцию, где ещё то тут, то там вспыхивали страсти. Например, в Красноярске, куда однажды заехал цирк, женщины, а также гимназистки старших классов просто взбесились, не в силах равнодушно лицезреть артистов-наездников, одетых в трико. В Москве же, на смену жизни старой: сонной и патриархальной, всё больше приходила жизнь суетная и нервная. Нервозность женщин проявлялась даже в отношении вполне приличных мужчин. В 1885 году по Москве поползла сплетня, что А. П. Чехов на вопрос одной знакомой дамы, почему он перестал у неё бывать, сказал: «Скучно с женщиной, которая не отдаётся». Дошло до писателя. Антон Павлович возмутился: «Разве женщинам этакое говорят, тем более подобным? Скажи я ей такое, она ещё, сохрани Бог, в самом деле отдалась бы, ведь истерична же».

Да, люди всё более становились нервными, особенно женщины. Это проявлялось даже в пустяках. В большинстве московских магазинов на Пасху происходила, как говорили в наше время, инвентаризация, или, как сказали бы тогда, «обсчёт товара». При этом выявлялась масса всякого залежалого товара: материя с неудачным рисунком, цветом, вышедшие из моды вещи, вещи бракованные, выгоревшие на витринах и выставках, и пр. И вот на Фоминой неделе, после Пасхи, устраивалась тотальная распродажа залежалого товара. Называлась она у москвичей «дешёвкой». Между прочим, в солидных магазинах на таких «дешёвках» можно было недорого приобрести вполне приличные вещи. Распродажи эти сопровождались, естественно, толкотнёй и давкой. Дамы с раскрасневшимися лицами, толкая и давя друг друга, метались из стороны в сторону, опасаясь упустить что-нибудь хорошее и дешёвое. При этом они перерывали груды товара и рвали друг у друга вещи из рук. Под праздники вообще, не только на Фоминой неделе, в магазинах бывало особенно много покупателей. В них тогда можно было услышать такой разговор:

«— Вы, милая, не толкайтесь.

— Что, это я „милая“? Да вы с ума сошли! Вы свою горничную так называйте, а не меня! Скажите, пожалуйста, „милая“!

— Ну, хорошо, хорошо, немилая, беру свои слова назад. Не толкайтесь, немилая.

— Вы сами толкаетесь, а не я! Я не так воспитана, чтоб толкаться!»