Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Во время приезда в Москву в 1903 году царя Николая II вся полиция, как теперь говорят, «стояла на ушах». Незадолго до этого московский обер-полицмейстер, или, как раньше писали, «полицеймейстер», генерал-майор Трепов распорядился организовать так называемые «пятисотки», охватывавшие своим вниманием каждые 500 человек населения, встречавшиеся на пути следования императора и его свиты. Возглавлявшие их «пятисотники» и находившиеся у них в подчинении «сотники» были обязаны наблюдать за публикой, стоявшей вдоль улиц, по которым ехал царь. В случае обнаружения чего-либо подозрительного, не возбуждая общего внимания, «пятисотники» и «сотники» должны были сообщить об этом ближайшему полицейскому офицеру. Лица эти должны были тщательно наблюдать также за тем, чтобы во время проезда их величеств по городу никто из публики не прорывал цепь охраны и не бросался бы к царю для подачи прошений. В случае появления таких людей их следовало задерживать и передавать полиции.

Участковым приставам в ожидании монарха обер-полицмейстером было приказано «иметь самое тщательное наблюдение за всякими сборищами учащейся молодёжи, вечеринками, сходками и т. п. и обо всём замеченном немедленно уведомлять Охранное отделение». Особое внимание полиции, — как отмечалось в распоряжении обер-полицмейстера, — заслуживали фабрики и заводы и разные промышленные заведения. В связи с этим участковым приставам было дано указание в районе, «где имеются означенные заведения, внушить подведомственным чинам полиции строжайшее наблюдение за таковыми, не оставляя без внимания ни одного происшествия на фабрике и заводе, а если таковое будет носить характер какого-либо неудовольствия со стороны рабочих, вызванного расчётом или увольнением с фабрики или завода, то немедленно доводить до охранного отделения».

Судебные следователи, в отличие от полицейских, до мордобоя, конечно, не опускались, однако, как отмечал всё тот же Дмитриев, чрезвычайно медленное производство дел, пристрастные допросы и вымогательства признаний были обычными спутниками их деятельности. Сами же следователи страдали от тесноты и неустроенности помещений, в которых подчас им приходилось работать, особенно при выездах в командировки, от нехватки средств, от тупости и забитости свидетелей и их, как тогда говорили, «ничегонезнайства». Вообще в отношениях следователя и суда со свидетелями существовали нюансы, которые необходимо было учитывать. Связаны они были с религиозными и классовыми предрассудками. Например, если свидетель не был два года на исповеди и у Святого причастия, то его спрашивали без присяги, а показаниям, данным без присяги, закон, строго говоря, не верил. В протоколах отмечалось, что мужик (крестьянин) «показывал» — давал показания, а дворянин «объяснялся» — давал объяснение.

Подход государства к своим гражданам проявлялся в анкетных данных, содержащихся в протоколах допросов. В документах свидетелей по политическим делам отражались сведения об экономическом положении родителей допрашиваемого лица, о месте его воспитания с указанием, в каком именно заведении сколько времени оно пробыло и почему его оставило, на чей счёт воспитывалось, было ли за границей, когда именно, где и с какой целью. По обычным уголовным делам в анкетных данных, содержащихся в протоколах допросов обвиняемых, фигурировали данные о месте их крещения, имени и отчестве родителей и восприемников, о рождении (законном и незаконном), о звании (состоянии, сословии, чине, месте службы и пр.), о народности, племени, религии, образовании и грамотности вообще, о его занятии и ремесле, степени имущественного обеспечения, а также о его особых приметах (слепоте, глухоте, немоте и пр.)…

При всей торжественности протоколов обхождение с простыми людьми в учреждениях юстиции нашей империи было довольно грубым. В одном из писем 1890 года А. П. Чехова есть такие слова: «…Теперь о новых веяниях. У нас в участках дерут; установлена такса: с крестьянина за драньё берут 10 копеек, а с мещанина 20 копеек — это за розги и труды. Дерут и баб. Недавно, увлекшись поркой, в участке выпороли и двух адвокатиков, помощников присяжных поверенных, о чём сегодня смутно докладывают „Русские ведомости“. Начато следствие». В этом «Начато следствие» — ростки нового, прогрессивного и в чём-то даже европейского. Раньше, небось, такое бы и в голову никому не пришло. Радовал всю «прогрессивную общественность» и появившийся у нас, как в Европе, суд присяжных. В одном из писем тот же Чехов отмечал, что, когда присяжные судят, у них «напряжена совесть». Это очень важно, ведь поиск истины и правды очищает душу людей. Особенно хорош суд присяжных тогда, когда он принимает правильные решения, не поддаваясь эмоциям. До появления в России суда присяжных всю ответственность за судьбы людей брало на себя государство. В каждом неправом решении, в каждом суровом законе была выражена его воля. В Европе поняли, что это не лучший способ самоутверждения для государства, и оставили многие вопросы на усмотрение общества. Вручив судьбу подсудимого присяжным, государство тем самым говорило обществу такие известные, но отнюдь не предвещавшие торжества истины, слова: «Я умываю руки!»

Достоинство суда присяжных многие видели ещё и в том, что суд этот был более честным. Достоинство это не подлежит сомнению и его невозможно переоценить, ведь Россия, по мнению М. Дмитриева, являлась страной «взяточничества и всяких судебных и административных мерзостей», где сам царь Николай I говорил: «Я думаю, во всей России только я один не беру взяток!»

Об ухищрениях, к которым прибегали взяткодатели и взяткополучатели, чтобы не быть пойманными, упоминал ещё Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского». Так, в конце XVI века хитрецы изобрели следующий способ: челобитчик, входя к судье, клал деньги перед образами, будто бы на свечи.

Существовал и такой способ дачи взятки: взяткодатель разрывал денежные купюры пополам, и если взяточник делал всё, как надо, то получал вторую половину, а если нет — то не получал. Интересно, что делал взяткодатель с оставшейся половиной, если судья не возвращал ему вторую? По гражданскому делу судья брал по пакету с деньгами с обеих спорящих сторон, потом один из пакетов тому, кто спор проигрывал, возвращал. Кто опасался того, что в полиции купюры могли переписать, взятки брал золотом.

Разоблачать преступников стремилась помочь наука. В конце 1910-х годов на помощь криминалистам пришла дактилоскопия. До этого в документы полиции вносились антропометрические данные преступников и приметы их внешности. Так, в «Статейной ведомости» пристава второго стана Московского уезда за 1894 год, помимо указаний на вероисповедание, семейное положение и ответа на вопрос, «знает ли грамоте», указывались рост, возраст (лета), состояние лица (чистое, рябое и пр.), цвет глаз, волос на голове, бровях, усах и бороде, форма носа, рта, подбородка, а также особые приметы нарушителя закона.