Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

На Тверской существовала кофейня Филиппова. Женщину в неё пускали только с мужчиной, и находилось немало лиц сильного пола, которые за 30–50 копеек были готовы провести с собой в кофейню женщину. Наплыв одиноких посетительниц особенно был велик весной и осенью, когда шёл набор в хоры для кафешантанов. Администрация кофейни страдала от мужчин и по другой причине. Часов в 11–12 зимой в кофейню вваливалась компания, которая занимала столик Потом один из пришедших заказывал себе стакан чая за 10 копеек или пирожок за пять, и компания просиживала в кофейне, занимая место, несколько часов — грелась. Бывало и так что такого сорта посетители, поев и попив досыта, смывались из кофейни, не заплатив.

Из-за постоянного приставания мужчин порядочная женщина в Москве не могла пройти вечером по улице, не говоря уж о бульваре, или заглянуть в кофейню. Когда же газеты стали писать об этих безобразиях и возмущаться поведением мужчин, обер-полицмейстер Трепов обратился к министру внутренних дел с письмом, в котором указывал на то, что само появление статей «о похождениях праздношатающихся мужчин, производящих всякого рода безобразия и насилия на улицах и пристающих к женщинам с оскорбительными предложениями», способствует «учащению таких проступков», и потребовал запретить их публикацию.

В Петербурге порядка было больше. Там, если женщина вечером желала пройти без авантюр, то шла вдоль Невского проспекта по стороне Гостиного Двора и могла быть уверена, что её никто не побеспокоит, гуляя же по стороне противоположной, она давала знать, что ищет приключения. В Москве такой улицы не было.

Интересно, что цинизм и хамство уживались у нас со строгими нравами и высокими требованиями цензуры. Когда студент Московского императорского университета Захарий Яковлевич Гордон издал роман «Тайны Дивана», на страницах которого дал «явно противные нравственности и благопристойности описания женского тела и проявлений половой страсти», то был оштрафован на 100 рублей.

Вообще, ко всему что имело сексуальный оттенок, цензура наша относилась с подозрением и при первой же возможности запрещала даже в том случае, если содержание имело чисто медицинский характер.

В начале 1870-х годов была задержана в типографии книга Сорокина «Сладострастие и наслаждение» о венерических болезнях, уничтожены книга «Прелести и ужасы разврата, составленные по иностранным сочинениям» Леухина и книга Бабикова «От колыбели до могилы. Мужчина — женщина. Картины и очерки публичной и семейной жизни современного русского общества».

Признав распространение последней книги крайне вредным, тогдашний «Комитет по делам печати» на основании пункта первого высочайше утверждённого 7 июля 1872 года «мнения Государственного совета о дополнении и изложении некоторых из действующих о печати узаконений» выпуск в свет названной книги запретил. Об исполнении этого решения старший инспектор типографий и других подобных заведений в Москве доложил рапортом, в котором было сказано следующее: «3-го сего декабря 1872 года в 10 часов утра выданы мною командированному московским обер-полицмейстером полицейскому чиновнику книги и затем в 1 час того же числа уничтожены сожжением при Басманном частном доме в присутствии полицмейстера, полковника Ловейко, в количестве 1480 экземпляров».

Цензура в служебном рвении запрещала книги Золя, Флобера, Мопассана, Гюго и других известных писателей. Пьеса Льва Толстого «Власть тьмы» была запрещена «ввиду её скабрёзности и отсутствия всякой литературности». В 1877 году было запрещено ввозить из-за границы цепочки с изображением Георгия Победоносца и бумажные венчики с изображением Богоматери, а в 1878-м — металлические жетоны с портретами генерал-лейтенанта Скобелева.

А сколько шуму наделало появление в 1887 году в Петербурге напечатанной в Риге пародии на грибоедовское «Горе от ума»! Пародия была выдержана в самом что ни на есть неприличном, порнографическом духе, с множеством гравюр соблазнительного содержания. Виновные были найдены и осуждены. Без разрешения цензуры нельзя было хранить книги на старославянском языке, выпускать обёртки (суперобложки, как теперь бы сказали) для книг духовного содержания. Она следила даже за спичечными этикетками и пуговицами, пресекая появление на их поверхностях сомнительных изображений, а однажды, уже в XX веке, закатила скандал по поводу портрета Льва Толстого на шоколадной обёртке.

Что уж говорить об эротических изданиях, которые в новом веке стали появляться как грибы после дождя! Полиция едва успевала пресекать выход в свет таких произведений, как «Почта амура», «Ночи безумные», «Клико», «Под звуки Шопена», «Дневник Адама», «Дневник Евы», «Правила Фаллоса», «Тайны Кама-Сутры», «Красный фонарь», «Турецкие гаремы» и пр. И всё-таки кое-что из всего этого хлама появлялось на прилавках. В магазине П. А. Максимова в Москве продавались книжонки под названием «Между ног», «Ноги вверх», «Задвижка», «Институтка», «Мундштучок» и пр.

Вместе с тем цензура поощряла издания, в которых велась пропаганда самоограничения и даже полного отказа от радостей земных. Появилась, например, книжечка «Что такое женщина?». Её автор, семидесятилетний Мизгенов, считал женщин чудовищами, как и протопоп Сильвестр [52] Сильвестр (конец XV века — ок. 1565 года) — русский церковный, политический и литературный деятель XVI века, протопоп Благовещенского собора Московского Кремля, один из членов и руководителей Избранной рады. Сильвестр является автором 64-й главы Домостроя (так называемый Малый Домострой). Ряд исследователей также считают его автором окончательной редакции Домостроя. , назвавший их «гостиницей бесовской». Женщина, по мнению Мизгенова, чудовище, обладающее пятью языками: языком речи, языком глаз, языком улыбок, языком цветов и языком вееров [53] С помощью вееров дамы подавали знаки кавалерам. . «Огонь глаз, — пишет он, — и пламень поцелуя так горячи, что адское происхождение их не может подлежать ни малейшему сомнению». Так написать о женщинах мог, наверное, лишь тот, кто сожрал запретный плод до последней косточки.

Обидно, что, несмотря на все старания блюстителей нравственности, она падала, и главной причиной этого была не природная зловредность женщин, о которой писали наши доморощенные философы, а её бесправное положение, устранение из многих сфер жизни, в которых она нашла бы себе более достойное применение, чем то, которое ей предоставляло тогдашнее государство.

В конце XIX — начале XX века соотношение мужчин и женщин, проживавших в Москве, было не таким, как теперь. Это теперь «на десять девчонок по статистике девять ребят», а тогда, в 1912 году, на тысячу мужчин приходилось 839 женщин, а ранее, в 1871-м, вообще 700. Постепенно число женщин в Москве увеличивалось главным образом за счёт того, что мужчины, как и раньше, перебираясь сюда из других мест на заработки, стали брать с собой семьи. Жёны при этом шли работать на фабрики. Здесь за работу они получали меньше мужчин. Помимо этого, они оказывались в полной власти хозяев. На проходной, по окончании рабочего дня, их обыскивали мужчины. Так боролись тогда с «несунами». Хозяева таким способом поощряли передовиков производства и доносчиков. Мужчин, правда, тоже обыскивали, но уже без такого рвения. На Прохоровской мануфактуре, например, женщин осматривали в помещении, а мужчин на улице. Заставляли в любую погоду, даже в мороз, снимать сапоги. Летом снимать обувь не требовалось, так как рабочие ходили босиком. У многих женщин, в отличие от мужчин, унижения на этом не заканчивались, они продолжались дома из-за распущенности и свинства мужей. Ну а после праздников, когда мужья допивались до самого скотского состояния и, желая опохмелиться, тащили последние рубашки, жилетки и картузы скупщикам, их жёны с рёвом и мольбами шли за ними, пытаясь остановить.