Вирджилио Боккарди - Вивальди

Фортуна улыбнулась рыжему священнику — он получил официальное разрешение, в котором говорилось: «За виртуозное мастерство дону Антонио предоставляется отпуск с твёрдой уверенностью, что по возвращении он приступит с тем же рвением и ответственностью к своим прямым обязанностям». Вне себя от радости он приказал подвернувшемуся гондольеру отвезти себя на Сан-Марко, где отец проводил репетиции оркестра. По дороге к дому они решили зайти в таверну, чтобы спокойно обсудить создавшееся положение, поскольку у Джован Баттисты возникли некоторые сомнения относительно планов сына и ему не хотелось о них говорить в присутствии Камиллы. Он напомнил сыну, что генделевская «Агриппина» ставилась в театре двадцать семь раз подряд при неизменном аншлаге. К тому же это было не первое произведение Генделя. Как рассказывали коллеги из оркестра Сан-Марко, молодой немец успел создать другие оперы и прежде всего десяток кантат, в которых постарался выразить свои впечатления от посещения Рима, Флоренции и Неаполя, где он побывал до Венеции. Ему посчастливилось найти в лице Гримани прекрасного либреттиста, что для Венеции было большой редкостью. Местные литераторы, идя на поводу у импресарио, вставляли в либретто рифмованные строки невысокого пошиба. Лишь с большой натяжкой их вирши можно было назвать поэзией.

— Это рифмоплёты, — заметил Джован Баттиста. — Они рабски зависят от запросов композиторов и капризных певцов-солистов, а у самих ничего нет за душой.

Что и говорить, для первого шага было необходимо прежде всего обзавестись добротно написанным либретто и заручиться поддержкой хороших певцов, чем Антонио пока явно не располагал. И Джован Баттиста ещё долго распространялся на эту тему.

— У меня есть готовое либретто, — прервал рассуждения отца Антонио и вытащил из-под сутаны пухлую рукопись. — Его сочинил Лалли, называется «Отгон в деревне». А имя Лалли с некоторых пор у многих почитателей оперы на слуху.

Действительно, молодой либреттист Доменико Лалли в те годы считался одним из лучших, плодотворно работая с Альбинони, Алессандро Скарлатти и другими известными композиторами. Неаполитанец по происхождению, он начинал банковским служащим, но после обвинения в мошенничестве и подделке документов покинул родной город и сменил профессию, занявшись сочинением оперных либретто. Это оказалось его истинным призванием. Антонио побывал недавно на опере Скарлатти «Элиза», сочинённой на стихи Лалли, которая была тепло принята публикой.

— Да публика дура, — возразил Джован Баттиста. — Можно ли на неё полагаться? Она часто не в состоянии отличить хорошее от плохого.

К тому же Джован Баттиста заметил, что в оперном театре композитору платят намного меньше, чем либреттисту. Чтобы как-то компенсировать творческие усилия первого, иногда по контракту ему даётся право несколько раз продирижировать исполнением своей оперы. Но такую нечастую возможность может предоставить только импресарио, если он проникся расположением к автору музыки.

Однако, зная упрямство сына, Джован Баттиста понимал, что все его советы и предостережения отлетали от того как от стенки горох. Антонио уже принял предложение написать оперу для театра Гардзерие и даже взял на себя обязательство поставить её на сцене как импресарио. Отец открыл рот от изумления, но ему ничего не оставалось, как развести руками и дать согласие сыну отправиться вместе в Виченцу, чтобы заняться нелёгким делом, связанным с постановкой и оформлением будущего спектакля. Хотя в душе он осуждал Антонио за опрометчивость, но отказать ему в помощи никак не мог.

На пути из таверны им повстречался перепуганный хромой посыльный Тони, сообщивший, что прошлой ночью был жестоко избит на набережной Дзаттере поэт Бартоломео Дотти, пользовавшийся дурной славой за свои злобные стихи. Нападавшие ещё не найдены, но на месте преступления обнаружена записка анонимного автора:

Либретто оперы «Отгон в деревне» было типичным образчиком тех произведений, что шли обычно на венецианских подмостках. Здесь имелась запутанная любовная интрига с переодеваниями мужчин в женские одеяния и прочими метаморфозами. По сюжету воображаемый римский император Оттон влюблялся в некую Клеониллу, которая ему изменяла и даже устроила против него политический заговор. К счастью, всё заканчивалось благополучно на фоне деревенской идиллии, как того желала публика.

— Не увлекайся декорациями, — советовал отец. — Меняй их от силы раза три-четыре, хотя публика любит частые смены и ей подавай побольше бутафории, мишуры. Остерегайся лишних затрат и держи ухо востро с певцами. У них аппетиты непомерные.

Впервые выступая в роли импресарио, Вивальди явно беспокоился, как бы ни прогореть и ни оказаться в накладе, о чём предостерегал отец. Ему удалось распределить сольные партии по всем правилам искусства, дабы избежать возможных ссор между капризными и избалованными вниманием публики солистами, особенно между экзальтированными кастратами, претендующими на роли примадонн. В связи с растущим спросом на оперные спектакли и сильной конкуренцией между театрами были выработаны некоторые правила или негласные законы, которые следовало соблюдать. Например, существовал определённый порядок оформления либретто и партитур. В них должно быть чётко указано количество главных и второстепенных действующих лиц, сольных арий, между которыми предусматривались пространные речитативы под аккомпанемент клавесина, дабы дать возможность солистам перевести дух и не сорвать голосовые связки. Так, у Клеониллы и Туллии было по три арии, а у Оттона и Кайо, влюбленного в Клеониллу, две.

— Как дела с музыкой? — то и дело спрашивал Джован Баттиста, подгоняя сына и не очень веря, что ему удастся справиться с новым для себя делом.

Антонио работал с огоньком. Ему удалось закончить написание главных партий. Так, партия Оттона предназначалась для контральто, а партии Кайо и Туллии — для сопрано. Всё было готово, и настала пора отправляться в Виченцу.

Когда об отъезде оповестили Камиллу, казалось, что грозовые тучи сгустились над головой Антонио. Она рухнула в кресло, будучи не в силах произнести: «О Иисус, Иосиф и Дева Мария!» Эти слова обычно вырывались из её уст в момент сильного изумления или испуга. Её первенец, на которого она возлагала такие надежды, неожиданно предстал перед ней живым воплощением дьявола. Где же такое видано, чтобы священник ввергал себя в греховный мир порока? Она завтра же направится к дону Лоренцо вымаливать отпущение грехов для сына. А вот главным виновником случившегося, очевидно, для неё был муж. Это он, греховодник, несмотря на её мольбы и заклинания, пристрастил несмышлёныша Антонио к театру. Уже с первого посещения в душу ребёнка вселился дьявол, который рано или поздно должен был о себе заявить. Не дотронувшись до еды, Камилла молча ушла к себе, где дала волю слезам.