Сергей Силин - Вокруг пальца

Милиционер смотрит на голого Макса. Макс не смущается. Похоже, ему часто приходится стоять как бы обнаженным перед начальством.

— Репетиция самодеятельного народного театра, — коротко поясняет генерал. — У нас и справка есть.

Он торопливо достает из кармана мятую справку, робко протягивает ее милиционеру. Крепыши заботливо вынимают изо рта Макса кляп.

Милиционер вертит бумажку в руках и вопросительно смотрит на Макса.

— Да, у нас, кажется, действительно репетиция, — говорит Макс в нос.

— Так и быть! — пожимает плечами милиционер. — Но еще один ложный вызов, и вам несдобровать.

Он делает знак дружинникам и вместе с ними покидает нас.

— А ты скотина! — говорит мне генерал, задумчиво почесывая крепкую задницу. — Мы сообщим о твоем поведении в Лэнгли.

Генерал с помощниками уходит. Стенографистка задерживается.

— А ты что же, Сонечка? — спрашивает Макс, натягивая брюки.

Стенографистка опускает глаза.

— У меня, товарищ подполковник, боевое задание.

— А-а, — устало говорит Макс. — Тогда я покурю.

Он выходит на лестничную площадку. Мы с Соней остаемся наедине.

Соня не выпячивает свои богатые формы, но и не прячет их. Ей нечего выпячивать или прятать.

Наверное, нет на белом свете разведчика, которого бы не соблазняли в чужих краях.

Один мой знакомый болгарин, например, только и делал, что спал со всеми красотками, которых ему коварно подсовывали наши люди. Едва он пересекал государственную границу, как тут же оказывался в постели, из которой почти не выбирался на протяжении всей своей секретной командировки. А если и выбирался, то лишь для того, чтобы тут же попасть в другую, еще более широкую постель. Таким образом наши люди хотели лишить его сил.

Вообще, работа разведчиков лагеря социализма у нас на Западе крайне опасна. Того и гляди подцепишь дурную болезнь или СПИД.

Впрочем, болгарина наши люди тогда недооценили: он не только умудрился выполнить ответственное задание, но и наставил рога целой группе болгарских эмигрантов, не считая наших людей.

Что касается меня, то я, увы, ничего не могу с собой поделать. Интересы семьи у меня на первом месте, а жену я люблю больше ни к чему не обязывающих минутных удовольствий.

Поэтому Сонино ожидание никак не затрагивает мою гормональную систему.

Соня удивленно дергает меня за рукав и медленно гладит свое колено.

— У меня неплохой загар, не правда ли, милый?

Я бросаю косой взгляд на ее кривую ногу и, не удержавшись, зеваю:

— Вы правы, загар недурен.

— О-о, — недоуменно произносит Соня. Уставившись в пространство, она как бы мысленно советуется с генералом. А может, с чувством долга. И, видимо, получает совет включить музыку.

Я беру Соню за прямую, как рейка, талию. Минут пять мы топчемся с ней по комнате, пока мой слух не улавливает окончание песни.

— Обожаю Кобзона, — томно замечает Соня. — И еще Лещенко…

Но послушать Лещенко мы не успеваем. Возвращается Макс и выключает радиолу.

— Ну что? — мрачно спрашивает он Соню.

— Пока не соблазняется, товарищ подполковник, — виновато докладывает Соня.

— Тогда спать, — говорит Макс.

— Нет, — качает головой Соня. — Вы должны покинуть эту квартиру. Навсегда. Приказ товарища генерала. Здесь будем жить мы с Джеймсом.

— А я где буду жить? — озадаченно спрашивает Макс.

— Не могу знать, товарищ подполковник!

Макс страдальчески хмурит брови.

— А не пойду! — вдруг отчаянно говорит он и высоко поднимает голову. В глазах его плещется вызов.

Соня со вздохом скидывает туфельки.

— Я-я-я! — кричит она по-японски и бьет Макса пяткой в челюсть.

Макс пулей вылетает в окно.

Но звона разбиваемого стекла не слышно, треска выбиваемых рам тоже. Окно, как назло, открыто.

Я ныряю вслед за моим бедным другом.

Когда я прихожу в себя, в голове у меня позванивают маленькие электрические звоночки. Жаль только, что этаж всего-навсего третий, а не седьмой.

Выползаю из палисадника на асфальт, выплевываю изо рта сухую листву, привожу в себя Макса.

После перекура мы ловим такси, ибо в «Жигуленке» Макса нас ждет засада. Лицо таксиста не вызывает у нас недоверия.

На вокзале полно людей. Половина пассажиров мудро спит. Оставшаяся половина следит за своими вещами и читает детективы.

Я тащу Макса в вокзальный ресторан.

Там шумно и душно. В хмуром полумраке тонут столики. В углу не томится саксофон, а спит жирная кошка.

По полу бредет в нашу сторону толстый таракан. Со стены смотрят суровые строчки, видимо, очень популярного на Руси поэта: «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб драгоценность, им не сори»…

Мы с Максом выбираем столик почище, садимся.

Через полчаса как из-под земли вырастает официант в мятом смокинге. Макс заказывает салат оливье, немного лимбургского сыра, бутылку старого бургундского, сухого и достаточно холодного, ананасы…

— Макс, дружище, — умоляю я своего друга, — Если б ты знал, как все это мне надоело. Не поверишь, годами мечтаю о манной каше, куске черствого хлеба с плесенью и холодном чае…

Макс чему-то тяжело вздыхает, облизывается и меняет заказ. Я смотрю на его понурое лицо, и мне вспоминается наше знакомство.

В жизни каждого агента есть волнующие даты. В моей темной биографии я выделяю два светлых момента: мой первый нечестно заработанный доллар и знакомство с Максом.

Макс родился на берегу широкой русской реки (в России все реки широкие), в бедном бараке, но от честных родителей. Жизнь наградила его развитым чувством долга, тонким умом, склонностью к разведывательной работе. Природный ум Макса не был отягощен грубым воспитанием.

Педагоги пророчили ему большое будущее физика, живописца, лингвиста, философа и шахматиста. Поэтому никто в области не удивился, когда после окончания вуза Максу предложили работать в КГБ.

Макс не был идейно опустошенным человеком, любителем легкой жизни.

— Надо, значит надо, — сказал он и, взвалив на свои крепкие плечи нелегкий груз ответственности за судьбы государственной безопасности, бодро побрел по пути к коммунизму.

Он с отличием закончил среднюю разведшколу № 376 и получил первое важное задание: покинуть родную страну и проникнуть под чужим именем в гнилые недра радиостанции «Свободная Европа». В крайнем случае, «Голос Америки».

Но… однажды среди резких контрастов Нью-Йорка молодой чекист помог перейти улицу бедной старушке.

Как известно, в мире капитала не принято помогать друг другу из чистых побуждений. Только из корыстных. Вот почему полицейский, наблюдавший эту странную сцену, тотчас понял, ху из ху. Ибо только советский человек мог помочь старушонке, не ограбив ее при этом. А Макс даже дал ей три доллара на чай. В итоге — провал…