Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

После я перешел на Азоры. В Сен-Мигеле мы встретили старых знакомых: приехали прокурор — любезный Borges Dacosta, два внука консула и владельцы ботанических садов, которых я посетил в прошлом году. Губернаторша при моем визите сразу приступила к «делу»: «Дамы готовят наряды для вашего бала и просили узнать, когда он будет?». Я ответил: «В день вашей Пасхи». Пришлось повторить прошлогодний прием, и на этот раз было веселее: гости были развязнее, встречая знакомые лица; и легко ориентировались на крейсере: кавалеры быстро находили буфет, а дамы дамскую. Конфет и сладостей было много; к крюшону приступали смело. Котильонные сюрпризы были торжественно ввезены в танцевальный зал на изящной бамбуковой колясочке, запряженной парой белых фокстерьеров, убранных лентами и цветами. Местные садовладельцы прислали такую массу самых редких тропических цветов, что ими были буквально завалены все помещения крейсера.

Один титулованный садовод прислал мне лично в подарок три кадки с апельсинными деревьями: на одном плоды висели зрелые, другое было обсыпано белыми цветами fleurs d’oranges, а третье маленькое деревцо, в пол-аршина ростом, было усеяно маленькими зелеными еще мандаринами, тут же он прислал еще три корзины ананасов. Две корзины я отдал в кают-компанию, а из третьей я выбрал десяток самых крупных незрелых ананасов и развесил их на своем балконе, рассчитывая довести их до Шербурга для подарка адмиралу Тушару — главному командиру порта vice admiral Touchard, впоследствии был в 1909–1911 гг. французским послом в Петербурге. Три из них за 10 дней пути дошли до Шербурга созревшими. Апельсинные деревья я не довез до Ревеля, так как в Киле было холодно, и они начали чахнуть.

25 марта я ушел в Шербург. Я старался идти под парусами, но попутного ветра не имел. Дул он из NW-ой четверти и часто пошаливал, меняясь как в силе, так и в направлении. По временам налетали шквалики, но вахтенные начальники принимали их должным образом — без поломок рангоута, имея за плавание достаточно практики. На этом пути я внезапно заболел, отравившись несвежим паштетом из дичи. Я лежал в каюте. Доктор лечил меня противоядиями, и ко входу в Ламанш мне стало лучше. Здесь я уже вылез на мостик, но стоять не имел сил и управлялся сидя до Шербурга. На рейде, к счастью, эскадры Северной не было, и это меня избавило от обязательных визитов.

К адмиралу Тушару я послал вместо себя старшего офицера с объяснением, что явлюсь к нему сам, как только поправлюсь. Тогда же отослал ему и три ананаса как сувенир с Азоров. Два дня я отпивался водою «Vichy», и когда на крейсер приехал адмирал Тушар, я был почти здоров. Он пригласил меня обедать. Я поехал к нему в «Pregecture Maritime». Жена его, немолодая дама, но хорошо сохранившаяся, с первых же слов заговорила по-русски… Мое удивление вскоре разъяснилось. Оказалось, что адмирал Тушар еще молодым офицером был морским агентом при посольстве в Петербурге и женился там на русской немке — дочери московского фабриканта. За обедом было несколько морских чинов с женами. Сервировка парадная с цветами, старинною бронзою и хрустальными вазами; на последних красовались мои три ананаса, обложенные разными фруктами. Вина были старых французских марок и меню двухэтажное с punch glace и страсбургским паштетом посередине. Было довольно оживленно, и хозяева выказали неподдельное гостеприимство и радушие, что во французском высшем служебном обществе бывает, по моему личному опыту, довольно редко. В Шербурге я съехал купить вина и подарков и 12 апреля вышел в Киль.

В Немецком море погода была ясная, старший офицер, пользуясь ею, красил крейсер. Офицеры были заняты экзаменами учеников. Датские проливы прошел с лоцманами и 18 апреля я прибыл в Киль, где была собрана вся германская эскадра Балтийского моря, и на броненосце «Fridrich der Grosse» развевался флаг принца Генриха Прусского — командующего флотом. Теперь уже суда были все нового типа: броненосцы, крейсера, дестроеры и миноносцы. Подводных лодок на рейде не видно, они прятались в гавани и по временам проходили рейдом, отправляясь в море для упражнений.

Отсалютовав нации, я отправился на флагманский корабль, но принца не застал, он уходил в тот день в море на одном из новых крейсеров для приемных испытаний. На следующий день он приехал ко мне с ответным визитом. Я принял его по уставу, с командою во фронте, музыка играла «встречу» и германский гимн. Молодой, высокий, стройный, он всей своей фигурой напоминал английского джентльмена, только белокурая бородка «a la Henri IV» придавала его лицу не английский характер. Отсалютовав офицерам, он здоровался с командою по-русски, потом зашел ко мне в каюту и при поданном шампанском вспоминал Шанхай и Гон-Конг. Замок был пустой, так как принцесса с детьми уехала на все лето в Гессен-Дармштадт к своему брату.

На Страстной неделе команда говела, затем мы праздновали Пасху с куличами, яйцами и всем, что полагается. За 4 дня праздника команда перегуляла на берегу и закупила дешевых сигар для обычной спекуляции в Кронштадте.

Окончив окраску крейсера и экзамены, я на пятый день Пасхи вышел в Ревель. В Финском заливе я встретил массу плавучего льда и до самого Наргена медленно продвигался в этой белой каше, избегая крупных глыб, резавших медную обшивку борта у ватерлинии. На Ревельском рейде было уже чисто, 30 апреля я стал на якорь и отсалютовал нации. От командира порта контр-адмирала П.Н. Вульфа я узнал, что Кронштадт еще закрыт льдом и здесь придется простоять несколько дней до очистки от льда. Обшивку моего борта, подрезанную льдом, адмирал приказал исправить портовыми средствами.

На следующий день в Ревель приехала жена, я рад был узнать, что дети здоровы; старший сын Евгений был уже гардемарином и собирался в плавание на Кадетской эскадре. 2 мая на Ревельский рейд вошел адмирал Чухнин с четырьмя судами («Наварин», «Сисой Великий», «Дмитрий Донской» и «Мономах»), возвращавшимися из Порт-Артура для обмена устаревшей артиллерии и ремонта механизмов. Эти суда предполагалось вернуть обратно, ввиду ожидавшейся войны с Японией. Под проводкой ледокола «Ермак» отряд адмирала Чухнина и я им в кильватер 7 мая пошли в Кронштадт. Все суда старались идти в струе «Ермака», оберегая борта от льдин. 3 мая, в полдень, отряд вошел на Кронштадтский рейд и выстроился в линию. В Кронштадте было холодно и сыро, по временам шел снег. Утром адмирал Ф.К. Авелан (управляющий Морским министерством, назначенный вместо умершего адмирала П.П. Тыртова) произвел беглый смотр прибывшему отряду. Было объявлено, что Высочайший смотр будет произведен после визита французского президента Timi Lubet.

15 мая вошел на рейд крейсер «Montcalm» под флагом французского президента, его сопровождали два крейсера и два истребителя. Наши суда и крепость встретили его салютом; пока он шел по рейду, на наших судах гремело «ура» и люди стояли на реях. Французы кричали «vive la Russi!» и отвечали таким же салютом. На мостике «Montcalm’a» стоял без шляпы седой старик и кланялся в ответ на приветствия. К борту французского крейсера пристал генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, и вскоре они оба со свитой отправились на яхте в Петергоф к Государю. От грандиозной канонады на рейде стоял белый дым; гонимый внезапно поднявшимся ветром, он вскоре прополз в открытое море. Пасмурность исчезла, и рейд осветился солнцем. Стало тепло, все повеселели, и по рейду задвигались катера с офицерами: кают-компании взаимно менялись визитами.