Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

Было уже довольно поздно, когда я подошел к дому фотографа. На улицу из окон верхнего этажа падал ровный яркий свет прожекторов. Белые портьеры ателье были задернуты, и на их фоне можно было разглядеть двигающиеся тени. На освещенном прямоугольнике улицы стоял желтый «роллс-ройс». Это был тот самый лимузин, на котором Мария однажды прокатила меня до кафе «Гинденбург» на Восемьдесят шестой улице.

Я остановился в нерешительности, раздумывая, не вернуться ли к Хиршу в его мертвый магазин. Но, вспомнив, сколько я совершил в жизни промахов из-за таких вот скоропалительных решений, направился вверх по лестнице.

Марию я увидел сразу же. В белом с золотыми цветами платье она стояла на подиуме перед кустом искусственной белой сирени. Я заметил, что и она меня тотчас же увидела, хотя и не шелохнулась, потому что ее как раз снимали. Она стояла вытянувшись во весь рост, как фигура на носу старинного корабля, и этой страстной, устремленной вперед позой напомнила мне Нику Самофракийскую из Лувра. Мария была очень красива, и на миг я даже усомнился, действительно ли эта женщина имеет ко мне какое-то отношение, столько первобытной страсти и одиночества было во всей ее осанке. И тут я почувствовал, как кто-то теребит меня за рукав.

Это оказался лионский шелковый фабрикант. Его лысина была покрыта крупными каплями пота. Я смотрел на него со смесью изумления и интереса: мне всегда казалось, что лысые почти не потеют.

— Великолепно, верно? — прошептал он. — Большинство фабрикатов из Лиона. Доставлены на бомбардировщиках. Теперь, когда Париж снова наш, мы будем получать еще больше шелка. Так что к весне все опять нормализуется. И слава богу, верно?

— Да, слава богу. Вы считаете, что к весне война кончится?

— Для Франции гораздо раньше. И вообще, теперь это уже дело месяцев, скоро все будет позади.

— Вы уверены?

— Совершенно. Я только что как раз о том же самом говорил с господином Мартином из Государственного департамента.

«Дело месяцев, — подумал я. — Несколько месяцев — вот и все, что осталось у меня для этого кусочка освещенной прожекторами юности, которая стоит сейчас там, на подиуме, бесконечно чужая, такая желанная и такая близкая». В следующее мгновение Мария освободилась и стремглав сбежала по ступенькам ко мне:

— Людвиг…

— Я знаю, — перебил я ее. — Желтый «роллс-ройс».

— Я не знала, — прошептала она. — Он приехал без предупреждения. Я тебе звонила. В гостинице тебя не было. Я не хотела…

— Я могу снова уйти, Мария. Я все равно собирался сегодня остаться с Робертом Хиршем.

Она посмотрела на меня в упор:

— Это совсем не то, что я хотела сказать…

Я слышал тонкий запах ее теплой кожи, ее пудры, ее косметики.

— Мария! Мария! — крикнул фотограф Никки. — Съемки! Съемки! Не заставляй нас ждать!

— Все совсем не так, Людвиг! — прошептала она. — Останься! Я хочу…

— Привет, Мария! — раздался чей-то голос у меня за спиной. — Это был потрясающий кадр. Не представишь меня?

Рослый мужчина лет пятидесяти протиснулся мимо меня, направляясь прямо к Марии.

— Мистер Людвиг Зоммер, мистер Рой Мартин, — сказала Мария неожиданно спокойным голосом. — Прошу меня извинить. Мне снова на эшафот. Но я скоро освобожусь.

Мартин остался возле меня.

— Вы, похоже, не американец? — спросил он.

— Это нетрудно расслышать, — неохотно ответил я.

— Тогда кто вы? Француз?

— Лишенный гражданства немец.

Мартин улыбнулся:

— Нежелательный иностранец, значит. Как интересно.

— Только не для меня, — как можно любезнее парировал я.

— Могу себе представить. Так вы эмигрант?

— Я человек, которого жизнь забросила в Америку, — сказал я.

Мартин рассмеялся:

— Беженец, значит. И какой же у вас сейчас паспорт?

Я увидел, как Мария выходит на подиум. На ней было летнее платье с большими яркими цветами.

— Это допрос? — спокойно поинтересовался я.

Мартин снова рассмеялся:

— Нет. Чистое любопытство. Почему вы так спросили? У вас есть основания опасаться допросов?

— Нет. Но я достаточно часто им подвергался. В качестве беженца, как вы изволили выразиться.

Мартин вздохнул:

— Это все следствие обстоятельств, возникших по вине Германии.

Я почувствовал, что он хочет запугать меня, лишить уверенности. И осторожную угрозу не путаться у него под ногами тоже прекрасно расслышал.

— Вы еврей? — вдруг спросил он.

— Вы действительно ждете ответа на этот вопрос?

— Почему нет? Я с большой симпатией отношусь к этому несчастному, угнетенному народу.

— В Америке вы первый, кто вот так прямо меня об этом спрашивает.

— Ну уж, ну уж, — не согласился Мартин. — Может быть, и в иммиграционной службе не спросили?

— Там — конечно. Но то чиновники, это их обязанность. А так никто.

— Странно, — улыбнулся Мартин, — до чего иной раз евреи чувствительны, когда их спрашиваешь о национальности.

— Это совсем не так странно, как вам кажется, — возразил я, чувствуя на себе неотрывный взгляд Марии. — За последнее десятилетие их слишком часто об этом спрашивали самые разные люди: чиновники в гестапо, убийцы, палачи, жандармы.

Глаза Мартина на миг сузились. Но он тут же снова улыбнулся:

— Ну вы-то вообще не очень похожи на еврея. Кстати, в Америке этого можно не опасаться.

— Знаю, — ответил я. — Антисемитизм ограничен здесь только рядом отелей и клубов, куда евреев не пускают.

— Вы неплохо осведомлены, — заметил Мартин. А потом, без всякого перехода, продолжил: — Я собираюсь сегодня поужинать с мисс Фиолой в «Эль Марокко». Присоединиться к нам не желаете?

В первый миг я даже слегка опешил от неприкрытого коварства, с каким он заманивал меня в ловушку, но у меня не было ни малейшего желания оказаться в роли подопытного кролика, над которым весь вечер на глазах у Марии будет потешаться крупный государственный чиновник, зная, что я не смогу ему ответить так, как мне бы хотелось в связи с моим не совсем безупречным положением.

— Очень жаль, — сказал я, — но у меня сегодня встреча. С господином Нусбаумом, главным раввином Бруклина. Я приглашен к нему на Шаббат. Может, как-нибудь в другой раз. Большое спасибо.

— Что ж, если вы так набожны… — С плохо скрываемым торжеством Мартин отвернулся. А я, увидев, что подиум опустел, направился к выходу. Манекенщицы как раз переодевались за большой ширмой. «Тем лучше, — подумал я. — Хватит с меня унижений». В кармане у меня была сотня долларов, полученная сегодня от Реджинальда Блэка. Я намеревался на эти деньги сводить Марию в «Вуазан». Твердой уверенности, что на сегодня она уже условилась с Мартином, у меня не было. Скорее всего, что и нет. Но с какой стати тогда она звонила мне от Никки? Я не знал. С меня было более чем достаточно.