Ролан Вильнёв - Оборотни и вампиры

Можно подумать, что Воден высказывал общее мнение протестантов своего времени, поскольку к нему присоединялись Фернель («Lib. de abditis rerum causis»), Фишар (Fischart) и Гас-пар Песе(р) (Peucer), зять Меланхтона. Однако Жан Вье(р) (Wier) яростно отстаивал противоположную точку зрения, а Лютер в проповеди, посвященной ведьмам, показал роль воображения. Ведьмы, говорил он, «придают живым существам обманчивый вид, так что тот, кто на самом деле человек, кажется коровой или быком» (ср. Янссен, T.VIII).

Ложное толкование Бодена подверглось жестоким нападкам со стороны многих его собратьев-юристов и демонологов. Они объявили это толкование богохульственным, мерзким, нечестивым и во всех отношениях противоречащим Священному Писанию и постановлениям Анкир-ского Собора. В 1508 году Гейлер де Кайзерс-берг (Kaysersberg) показал абсурдность превращения в волка, а Герман Невальд (Neuwaldt), профессор медицины из Гельмштадта, заявил: «Тот, кто утверждает, будто дьявол может изменить природу Божьей твари, бредит; он утратил способность суждения; он не знает основ истинной философии» (Янссен, T.VIII). Разгорелся крупный спор, предметом которого было, как осторожно пишет Боге, «выяснить, могут ли люди быть превращены в животных. Одни отвечали на этот вопрос положительно, другие отрицательно; первые утверждали свое небезосновательно, так же, как и последние, поскольку существует множество примеров тому». Тем не менее сам он верил в реальность метаморфозы не больше, чем Клод Приор (Prieur), монах-францисканец, который в своем сочинении 1596 года, написанном в форме диалога, приравнивал эти предположения к еретическим высказываниям Платона, Пифагора и Плотина о метемпсихозе, переселении душ. Человеческая рассуждающая душа полностью отлична от животной души или души растительной и, как пишет де Ланкр, цитируя Блаженного Августина: «Извлечь разумную душу из человеческого тела и превратить это тело в волка, осла или пса — вещь невозможная, поскольку это тело было сотворено по образу и подобию Божию» («Картина непостоянства»). Плохо разбиравшийся как в христианской вере, так и в естественной философии, Бо-ден ошибался, вслед за де Нино обвиняя Бога в большей благосклонности к дьяволу, чем к ангелам; приписывая Ему желание умалить собственную славу и попустительство греху, подкрепленное чудесами. Истинные чудеса, утверждали эти тонкие мудрецы, которые могли бы сто очков вперед дать византийским богословам, творятся одним только Богом (творение; пресу-ществление; превращение жены Лота в соляной

столп). Только к добрым ангелам, к ним одним обращается Он, когда считает нужным создать иллюзию (превращение жезлов Моисея и Аарона в змей; Навуходоносора — в быка; поражение сирийцев слепотою по просьбе Елисея и т.д.).

Как только возможность истинного превращения была отброшена, ликантропия свелась к простому обману чувств и для иных (Агриппа, Вье(р), Порта, Монтень) перестала существовать так же, как инкубат; стала настолько же невообразимой, как перенесение на шабаш или сам шабаш. Тем не менее большинство демонологов связывали такую возможность с черной магией и с дьявольской сделкой, той сделкой, что позволяла в нужный момент получить мазь, волчью шкуру или плотное облако, принимающее форму некоего животного. Демон околдовывал решившегося на это человека, придавая ему ложный облик и увеличивая его силы, и в то же время околдовывал жертву и возможных свидетелей. Так что не было повода заявлять во всеуслышание о чуде или о сверхъестественном вмешательстве, можно было говорить лишь о чарах, о воздействии на сетчатку глаза, о присутствии воздушной завесы или «паров и испарений, разбавленных светом» (Жак д'Отен).

Но кто же мог, бросая тем самым вызов или желая поразить ближнего, найти удовольствие в том, чтобы заключить такую сделку, создать подобную иллюзию, если не мерзкий колдун — и тут уж не приходилось сомневаться ни в его реальном существовании, ни в реальности совершенных им преступлений. Судьи выносили приговор волку-оборотню не столько за человеческие жертвоприношения и «садистские» убийства, сколько и главным образом за принадлежность к адскому воинству «поганой нечисти», которую Боге рекомендовал безжалостно истреблять: «... Я всегда считал ликантропию обманом, поскольку находил невозможным превращение человека в животное, — пишет он. — Разве может разумная душа поместиться в мозге осла, кота или зайца? Душа так же неразлучна с телом, как моряк — со своим кораблем, и колдун, считающий себя волком, на самом деле — жертва иллюзии. Что не мешает ему совершить преступление, продавшись дьяволу; и за это преступление полагается смерть на костре: здесь действует неумолимая логика»

Если верить всем этим судьям, «усердием в вере опережающим священников», намерение стоило преступления и мысленный грех подразумевал сообщничество с дьяволом в его пагубных деяниях. Если чтение «Демономании» Боде-на смущает ум, то не меньше смущает ум и мысль о том, что собратья Бодена наказывали людей, прекрасно зная об их душевной болезни или пищевом извращении*.

«Дьявол — пишет Боге в своем «Мерзком трактате» («Discours execrable»), — смешивает четыре жизненные влаги колдуна и предоставляет ему то, что тот захочет». Де Ланкр определяет «воображаемое превращение» как мозговую болезнь, происходящую от «густых и туманных испарений, которые возбуждает меланхолический нрав» («Картина непостоянства»). «Эти меланхолики, — пишет, наконец, Ле Луайе, — вообразившие себя превращенными -в волков, станут выскакивать по ночам из своих постелей и до рассвета... бродить вокруг склепов и могил».

Рискуя оказаться причисленными к чародеям или пособникам Сатаны, некоторые отважные врачи пытались сдержать волну приговоров, которая настигала не только настоящих убийц, предшественников Ваше и Джека-Потрошителя, но и душевнобольных и одержимых навязчивой идеей убийства. Однако точные, подробные, на первый взгляд вполне связные признания обвиняемых, часто навлекавших на себя погибель, изрядно облегчали работу их судей.

Жан Вье(р) без колебаний приписывал все деяния ликантропов «insania lupina», бреду и помешательству. Он рассматривал — надо сказать, довольно смело, — большую часть случаев применения колдовства как отражение душевного состояния страдающих манией преследования, маньяков и одержимых навязчивой идеей, «так мучительно истерзанных угрызениями совести по всякому поводу, что они начинают искать пятую ногу у барана, выдумывают несуществующую вину и, сомневаясь в божественном милосердии, плачут денно и нощно и считают себя проклятыми».

Меркуриалис, со своей стороны, считал волчье помешательство излечимым, а Порта, ссылаясь на пример одного из друзей, по желанию превращавшегося в гуся или рыбу, предостерегал всех от намеренно вызванных галлюцинаций и видений. Де Нино, который не брал на себя так много, ак его коллеги, и не так углубленно изучал опрос, все же знал разницу между дьявольской ликантропией и естественной ликантропией, болезнью, которую он приписывал «действию внутренних паров и испарений, выделяемых черным -гневом» на мозг тех, кто воображает себя превращенным в волка. Он объявляет обычную пищу колдунов — каштаны, горох, бобы, капусту, чечевицу, солонину и козлятину — вполне способной повреждать умственные способности. Что касается простых компонентов, входивших в состав мазей (похоже, он пристально их изучал), они, по его словам, могли быть причиной кошмаров и видений. Он тем больше верит в магическую силу мазей, что их действие основано на природных свойствах.