Павел Гуревич - Куда идешь, человек?

Ухожу потрясенный. Почему обычные законопослушные граждане, рядовые клерки, инженеры и прочие обнаружили такую жестокость? Ведь они не руководствовались ненавистью или враждой? Какой же раскрепощенный инстинкт повлек их к злодейству?

Когда древние говорили: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» они подразумевали эмоции и вожделения, тайные умыслы и малодушие… Сегодня мы осознаем, что границы «человеческого» гораздо шире. Мы еще не знаем до конца природного предназначения человека. К чему он призван? К раскрытию тайн материи? К пересотворению мира? Но мы смутно предчувствуем, что именно нечто хрупкое, не вполне гармоничное, непознанно-стихийное и делает человека неизмеримо более интересным, значимым, нежели, скажем, идеально спроектированная машина.

Русский поэт XIX в. Федор Тютчев, размышляя о природе, назвал ее сфинксом. Он пытался проникнуть в ее искусительные тайны. И был поражен догадкой: а что, если никакой загадки, которую можно раскрыть путем напряжения мысли, собственно, и нет. Мы пытаемся раскрыть тайну человека. Вычислить до конца, расчленить, осмыслить. Но человек не есть финал творения, как, впрочем, и мир вокруг него…

В одном из залов Национальной галереи в Лондоне меня привлекла живописная картина далекого XIII в. Я долго стоял у полотна, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Нет, не сцены и не сюжеты средневекового искусства поразили меня, а лик человека, выписанный искусной рукой живописца.

Характерный прищур глаз. Клинообразная бородка. Выражение безмерной скорби на лице… И вот странный эффект: в этом символическом образе было так много индивидуального, что я поразился собственной догадке: да ведь это портрет!

Человек и время… Миг скоротечной жизни, уникальность личности… И тысячелетняя история человека. Какова ценность жизни этого хрупкого существа? В чем его предназначение?

В составе группы советских философов я ехал из Лондона в Брайтон, где открывался XVIII Всемирный философский конгресс. Форум философов созывается раз в пять лет и, как правило, бывает посвящен одной главной теме. Конгресс, о котором я хочу рассказать, состоялся в 1988 г. и был посвящен философскому пониманию человека.

Небольшой курортный город с аккуратно выстриженными газонами, длинными парковыми аллеями и оригинальными архитектурными сооружениями встретил нас ярким солнцем и прохладным ветром. Вопреки легендам о туманном Альбионе бархатный сезон радовал разноцветием красок. Размеренная комфортабельная жизнь курортного городка создавала впечатление вечного уюта. Болевые точки человеческой истории — трагедия и фарс тоталитаризма, истребительные войны, социальные катаклизмы — казались здесь чем-то далеким, нереальным. Но в первый же день конгресса они напомнили о себе. Разговор за «круглым столом» шел о биологической природе человека. Естественно, коснулись и проблемы неразгаданности человека. Что представляет собой это существо, которое грозит миру тотальным разрушением и всесожжением?

Когда философы говорят о природе или сущности человека, то речь идет не столько об окончательном раскрытии этих понятий, их содержания, сколько о стремлении уточнить роль названных абстракций в философском размышлении о человеке. Причем понятия «природа» и «сущность» человека часто употребляются как синонимы. Однако между ними можно провести концептуальное разграничение.

В принципе под «природой человека» подразумеваются стойкие, неизменные черты, которые присущи хомо сапиенс во все времена независимо от биологической эволюции и исторического процесса. Однако многие ученые склоняются к мысли, что такой фиксированной природы у человека нег. Человек прежде всего живое, природное существо. Он обладает пластичностью, несет на себе следы биогенетической и культурной эволюции.

Если сравнить дикую и домашнюю лошадей, можно отметить, что между ними есть различие. Но носит ли оно принципиальный характер? Ведь биологическая организация, повадки, видовые особенности окажутся, несомненно, одинаковыми. Возможно ли такое рассуждение, если речь идет о сопоставлении дикаря-антропоида и современного человека? Тут обнаружится масса различий… Культура накладывает глубокий отпечаток не только на поведение человека, но и на его своеобразие.

Вот почему многие ученые, указывая на способность человека изменять самого себя, приходят к выводу, что никакой однажды преднайденной природы человека нег. Эту точку зрения поддерживают многие антропологи. Они утверждают, что человеческая натура восприимчива к бесконечным пересотворениям, ее внутреннее устойчивое ядро может быть расколото, разрушено, а изначальная природа преобразована в соответствии с той или иной программой.

Подобная позиция характерна для тех мыслителей, которые отстаивают мысль об абсолютном приоритете культуры, общественных форм жизни над природными предпосылками человеческого бытия. В частности, среди структуралистов [16] Направление в современной западной философии, представляющее объекты в виде соответствующих структур бытует убеждение, что человек есть слепок формирующих его культурных условий. Отсюда вывод: хочешь проникнуть в тайну человека, изучай те или иные структуры культуры, ибо индивид отражает их изменчивые формы.

В XX в. исторический подход был подкреплен исследованиями в области культурной антропологии. Когда ученые обратились к изучению так называемых примитивных сообществ, выявилось разительное несоответствие между обычаями, традициями, ценностями различных культур. Оказалось, что даже способность мыслить, которая казалась универсальной, существенно зависит от специфики культуры. О какой же единой человеческой природе можно вести речь!

Представление о том, что человеческую природу можно радикально изменить, складывалось и в религиозном сознании. Уже в христианстве появилось воззрение, что в результате нравственных усилий можно создать «нового человека». Облагораживание человека предполагает изживание устойчивых задатков Адамова потомка, присущей ему животности, разрушительных наклонностей.

Мысль о том, что существует некая единая человеческая природа, казалась сомнительной и еще по одной причине. Когда рождались те или иные социальные доктрины, то их творцы доказывали разумность своих проектов, ссылаясь на человеческую природу. Но эта ссылка оправдывала самые неожиданные программы. Например, Платон, Аристотель и большинство мыслителей вплоть до Великой французской революции, ссылаясь на человеческую природу, оправдывали рабство. Нацисты и расисты, обосновывая собственные установления, естественно, полагали, что прекрасно осведомлены о человеческой натуре. Казарменный социализм, вербуя своих сторонников и разворачивая дальние социальные перспективы, ссылался на то, что такова уже человеческая природа.