Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

В отличие от султанов и шахов, опиравшихся на вековую привычку народа к повиновению и на неизменную социальную структуру общества, Сталин получил в наследство от Ленина и старых большевиков только что устроенную утопическую систему власти и растерянное, взбудораженное и цепляющееся за старые привычки население. Конечно, он должен был использовать ленинский аппарат власти (во многом сформированный им самим) и большевистскую идеологию. Но он должен был убрать большевиков, и притом таким образом, чтобы партия и вся масса населения могла поверить в продолжение коммунистической системы. Это он и выполнил – в два этапа.

На первом этапе ему удалось убрать соратников Ленина, партийных вождей, скомпрометировав их перед «молодыми большевиками». В этом сами «вожди» ему помогли, вступая с ним в сделки и понося друг друга. К 1929 году власть была полностью в руках Сталина; но аппарат власти все еще состоял из большевиков. Способ правления к тому времени стал не просто тоталитарным, а фашистским ; применение этого термина вполне оправдывается общим исследованием подобных систем, выполненным Нольте и Боркенау. Последний указывает то же время перехода к фашистскому правлению в СССР – 1929 год.

С помощью среднего и низшего слоя большевиков Сталин мог теперь очистить свое государство от пережитков нэпа – чуждых советскому строю остатков частной инициативы. Большевики, всегда неохотно мирившиеся с нэпом, ревностно в этом участвовали, проводя «коллективизацию», то есть экспроприацию крестьянской собственности и закрепощение крестьян по месту жительства, и «раскулачивание», то есть насильственное выселение и уничтожение зажиточных крестьян («кулаков»). Многие большевики, направленные в деревню, погибли в столкновениях с крестьянами; других героев коллективизации Сталин истребил впоследствии. Коллективизация означала расстройство сельского хозяйства и вызвала голод; только на Украине умерло от голода 6 миллионов. Число погибших «кулаков» оценивается в 10 миллионов. Весь этот переворот удалось выполнить с помощью заранее подготовленного аппарата ЧК – ГПУ. К 1931 году коллективизация была завершена.

Но еще с 1929 года Сталин начал другую утопическую затею, «индустриализацию». И в этом случае он не придумал ничего нового, а следовал (с грубыми ошибками и ненужными жертвами) планам большевиков. Это была модернизация промышленности, с применением дешевой рабочей силы и купленного за границей оборудования. Валюты не было, капиталисты не давали займов; нужные средства были получены «демпингом» – продажей на иностранных рынках отобранного у крестьян зерна по низким ценам. Этот демпинг был одной из причин голода, местами доходившего до людоедства. Сталинский способ «социалистического строительства», основанный на бездумном уничтожении миллионов людей, и вообще можно назвать каннибальским. Примерно в 1934 году индустриализация также была в общих чертах завершена.

Таким образом Сталин дал большевикам осуществить их планы и руководил, как умел, этим организованным безумием. Он рассчитывал получить от этих мер достаточно продовольствия (что не удалось) и сделать Советский Союз современной промышленной страной (что в некотором смысле получилось – если не считать потерь). Если бы не было революции, то Россия, несомненно, достигла бы этой цели быстрее и не столь ужасной ценой.

Теперь большевиков можно было убрать. Это надо было делать, по-прежнему сохраняя видимость коммунистического строя. Для наивного населения, отрезанного от независимой информации, были инсценированы знаменитые «московские процессы», на которых бывшие лидеры партии – Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие – сознавались в самых невероятных преступлениях – «вредительстве», саботаже, шпионаже и т.п., после чего их расстреливали. Эти признания известных всему миру коммунистов, соратников Ленина и – как предполагалось – стойких революционеров вызвали на Западе удивление и различные гипотезы. Некоторые думали, что лидеры большевиков, с их пренебрежением к морали, в самом деле прибегли ко всем этим неблаговидным средствам в борьбе за власть. Другие вообразили, будто подсудимые говорили все это «в интересах партии». Были и совсем экзотические предположения, например, таинственные восточные медикаменты, изменяющие психику. Действительность была проще.

Прежде всего, лидеры партии, выступившие в роли подсудимых, вовсе не были особенными героями. Они и до революции не особенно пострадали, сидя в эмиграции или в безопасной царской ссылке. В двадцатые годы они были развращены беспринципной борьбой за власть – и самой властью в условиях террора, который они начали проводить. Они стали жертвами машины, которую сами пустили в ход. «Сотрудничеством» на процессах эти изолгавшиеся люди надеялись спасти себе жизнь. Сталин им это обещал, обманывал, и снова обещал другим.

Труднее было справиться с другими, не столь знаменитыми большевиками. Их уже не выводили на публичные процессы, а просто расстреливали. Но перед этим их долго, систематически пытали, по указаниям Сталина, одобренным сталинским политбюро: это доказывают документы, сохранившиеся в обкомовских архивах. Эти регулярные, рутинные пытки, примененные не к отдельным важным лицам, а к миллионам ни в чем не повинных людей, были в самом деле новым явлением в истории и вызывают удивление. Сохранились признания обвиняемых в самых невероятных преступлениях, показания против кого угодно – своих знакомых, собственных жен и мужей, а также против коммунистов всех уровней, вплоть до членов политбюро. Массовый террор и массовые пытки были следствием болезненной подозрительности Сталина: по-видимому, у него постепенно развивалась психическая болезнь, связанная с манией преследования. То же было и с другими тиранами, облеченными непомерной властью, например, с Иваном Грозным; но у Сталина были несравненно б`oльшие средства полицейского преследования. В отношении методов он не был оригинален и повторял своим палачам одно и то же: «бить, бить и бить!».

В прошлом, как и в наши дни, пытки применялись избирательно, к отдельным лицам, для получения определенной информации. Сталин же давал «общие» указания, направленные на уничтожение всех верующих большевиков, старых и новых. Как он думал, для этого надо было собрать как можно больше «признаний» – и народ поверит. Этот расчет в значительной степени оправдался: люди просто не могли поверить, что вся эта мифология о «врагах народа», «шпионах» и «диверсантах» была выдумана с начала до конца. Поверили и многие люди на Западе. Как известно, пропаганда Геббельса тоже опиралась на невероятные размеры лжи, в сочетании с еще сохранившимся авторитетом государства.