Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

Причиной этих специфических для человека изменений инстинкта внутривидовой агрессии был, по-видимому, групповой отбор.

(б) Социальный инстинкт .

У человека социальный инстинкт принял особый характер, не наблюдаемый у других животных. Лоренц не говорит об этом в решительной форме, но многие места в его работах свидетельствуют о том, что он допускал у людей инстинктивный характер солидарности. Он приводит ряд фактов взаимной поддержки и совместной деятельности у многих видов, в том числе у приматов. Было бы странно, если бы подобный инстинкт отсутствовал у человека. Далее, Лоренц много раз подчеркивает специфически человеческие, не встречающиеся у других животных реакции на поведение «асоциальных паразитов», несомненно связанные с «солидарностью» членов группы. Нет сомнения, что он не только допускал инстинктивный характер этих реакций, но и предполагал систематическую культурную мотивацию такого поведения: культура вырабатывает нормы, заменяющие, в качестве открытых подпрограмм, ненадежное действие корректирующих инстинктов. Ниже мы приведем сочувственно цитируемые им слова Гете «о праве, что родится с нами», и его комментарии к представлению старых правоведов о «естественном праве».

Cамый термин «социальный инстинкт» у Лоренца встречается редко, потому что он детально изучал агрессивное поведение, другие же инстинкты интересовали его преимущественно в их взаимодействии с агрессией. В течение всей жизни он размышлял о биологических основах человеческого поведения, а в последние годы особенно задумывался над «патологическими явлениями в жизни современного общества» и собирался посвятить им второй том «Зеркала». Некоторые идеи этого второго тома, популярно изложенные в книге о «Восьми смертных грехах», не оставляют сомнения в том, что Лоренц намерен был подробно разобрать поведение «асоциальных паразитов». При этом социальный инстинкт у человека выступил бы гораздо более отчетливо, чем, например, в случае нападения стадных животных на угрожающего им хищника, известном под названием «моббинг» (mobbing). Конечно, связная картина человеческого общества, задуманная Лоренцом, должна была содержать “системообразующее” напряжение между инстинктом внутривидовой агрессии и социальным инстинктом.

Я предлагаю некоторую гипотезу о специфическом проявлении социального инстинкта у человека – никоим образом не претендуя на приоритет, но принимая на себя ответственность за ее применения. Специфический для человека социальный инстинкт я называю инстинктом внутривидовой солидарности. Я предполагаю, что этот инстинкт образовался путем мутации из первоначального социального инстинкта приматов, стимулировавшего сплоченность и взаимопомощь членов обезьяньего стада. Как было сказано выше, эта мутация сделала возможным распространение такого поведения с первоначальных групп на бóльшие группы, состав которых определяется культурной традицией и вводится в открытую программу действующего таким образом человеческого инстинкта. Первое расширение этого инстинкта состояло в перенесении его на членов «своего» племени. Как только индивид узнавался как «свой», по отношению к нему проявлялся тот же социальный инстинкт. Благодаря этой мутации могли возникнуть более многочисленные сообщества – племена. Как мы помним, уже в первом описании группового отбора Дарвин подчеркивал преимущества численности, которые могли быть достигнуты лишь на уровне племен .

Поскольку состав племени вводился в открытую программу социального инстинкта как подпрограмма, выработанная культурной традицией – что возможно только у человека, – то социальный инстинкт приобрел особый характер человеческого инстинкта. Это была первая глобализация социального инстинкта, состоявшая в перенесении его с первоначальных групп на племена. Предположение об инстинктивном характере племенной солидарности подтверждается универсальностью этого явления и его продолжительностью, занявшей подавляющую часть истории нашего вида.

Но дальнейшее расширение действия социального инстинкта – его вторая глобализация – зависит уже только от культурной, а не от генетической наследственности! В самом деле, такое расширение не требует дальнейшего изменения генома: культурная традиция говорит индивиду, в каких случаях надо относиться к другому человеку, «как если бы тот был одного племени с ним» [24] По этому поводу трудно не вспомнить памятное с детства заклинание Маугли: «Мы одной крови – ты и я». Конечно, Киплинг вовсе не стремился расширить человеческую солидарность на чужие племена, но правильно понимал смысл этого расширения. . Мутация, первоначальной «целью» которой было обеспечить солидарность своего племени, оказалась «избыточной» в том смысле, что сделала потенциально возможным восприятие всех людей, как «своих». Надо ли удивляться этой избыточности? Ведь человек по самой своей природе – избыточное существо , как мы уже видели на примере положительной обратной связи, создавшей человеческий мозг.

Одно из важнейших проявлений социального инстинкта, все еще мало изученное и во многих отношениях загадочное, – это эмпатия , способность «сопереживания»: человек способен мысленно ставить себя на место своего собрата по виду и переживать происходящее, как будто отождествляя себя с ним. При этом важную роль играет восприятие выражений лица и телесных движений, изученное Дарвином и описанное им в отдельной книге. Несомненно, эмпатия как форма взаимопонимания существует у многих высших животных; об этом свидетельствуют наблюдения над животными, поведение которых человек расшифровывает с помощью того же механизма, соединяющего нас, например, с шимпанзе, как это проницательно описал Г.Бейтсон. Естественно предположить, что эмпатия, первоначально относившаяся к членам собственной группы, была перенесена, вместе со всем социальным поведением, на более широкие группы людей – племя, нацию и, наконец, теперь глобализуется на все человечество. Лоренц подчеркивает, что всевозможные поджигатели войны, пропагандирующие ненависть к другим народам, прежде всего стараются заглушить эмпатию, изображающую нам каждого отдельного представителя «чужого» народа как человеческое существо, родственное нам самим, – то есть, в нашей терминологии, они стараются «локализовать» нашу способность к эмпатии.

Вся наша мораль, вся наша «любовь к ближним» произошла от глобализации внутриплеменной солидарности, которая постепенно превращается во внутривидовую солидарность . Путь ко всеобщему братству людей шел через группово й отбор – через бесконечные войны, истребление племен и каннибализм. Надо ли этому удивляться после всего, что мы знаем об инстинкте внутривидовой агрессии и о том, что выработал из этого инстинкта индивидуальный отбор, то есть обычный естественный отбор? Ведь от агрессии произошли все высшие эмоции человека – узнавание индивида, то есть человеческая личность, а затем дружба и любовь.