Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

Несколько иначе шли дела в Англии. Там феодальная знать сохранила свое значение, а у королей не было постоянной армии для подавления восстаний. Английская аристократия жила в своих замках и управляла своими имениями, лишь время от времени посещая столицу. Лорды не брезговали жениться на дочерях купцов, чтобы поправить свои дела, а разбогатевшие купцы покупали землю и превращались в помещиков – сквайров. Английские землевладельцы умели считать деньги и заботились о повышении своих доходов. Они находили более выгодные способы эксплуатации земли. Прежде всего они сделали ставку на овцеводство, поскольку главным предметом английского экспорта была в то время шерсть. Чтобы расширить пастбища, господа захватывали оставшиеся общинные земли с помощью так называемого «огораживания»: этот грабеж крестьянских общин прикрывался актами парламента, регулировавшими раздел «бесхозяйных» угодий. Далее, господа предпочитали сдавать свою землю в аренду крупным фермерам, способным вести доходное хозяйство, и сгоняли с нее мелких арендаторов, которым оставалось только идти в батраки к зажиточным фермерам, или искать заработок в городах. Общество, сложившееся к 1700 году во Франции и в Англии – в двух самых передовых странах Европы – было все еще во власти феодальной аристократии, а главным занятием населения в этом обществе было все еще сельское хозяйство. Но, в отличие от Средних веков, в этом обществе было два новых класса, которым предстояло сыграть решающую роль в будущем – буржуазия и пролетариат. Оба они еще не сознавали этой роли, пока не явилось материальное средство, породившее новое общество. Этим средством б

Роль Европы. Естественно, возникает вопрос: почему новая цивилизация, которую называют «машинной», и которая изменила весь образ жизни человечества, возникла только в Европе, но не возникла в других местах, где тоже был рынок, и где тоже росло население? Почему самостоятельное развитие всех культур, кроме европейской, остановилось - задолго до восемнадцатого века?

Напрашивается ответ: потому что европейцы, колонизировав все другие народы, лишили их возможности свободно развиваться и привили им начатки своей, гораздо более развитой культуры, оборвав тем самым медленную эволюцию всех «отставших» культур. Это объяснение неубедительно. Отнюдь не очевидно, что эти культуры вообще могли бы развиться столь же высоко, как европейская – и не потому, что их носители были недостаточно способны, а потому что пути культурной эволюции еще более разнообразны, чем пути генетической эволюции, и есть основания думать, что культурная эволюция, подобно генетической, не допускает «обратного хода» и не может переменить однажды выбранное «неудачное» направление – во всяком случае, до тех пор, пока человек не стал активным творцом своей истории. Например, культура ацтеков, не применявшая металлов и не придумавшая колеса, сосредоточила внимание на человеческих жертвоприношениях, как главном средстве предотвращения катастроф, и развила для высших классов утонченные обычаи культового людоедства. Вполне возможно, что такая культура зашла в тупик еще до появления испанцев и должна была погибнуть, как погибли все гоминиды, кроме сапиенсов.

Что касается высоких культур Индии и Китая, то они заведомо прошли уже свое «акме» [65] Это греческое слово означает высшую точку развития (например, в жизни человека древние считали такой вершиной возраст в 30 или 40 лет). до прибытия европейских кораблей. Поразительные технические изобретения китайцев, часто опережавшие европейскую технику, не получили научного основания. Например, в пятнадцатом веке китайские корабли были больше европейских, но китайские морские карты изображали плоские куски Земли: по-видимому, китайцы не знали формы Земли, или не связывали ее с мореплаванием. Возможно, неразвитость китайской науки была обусловлена иероглифической письменностью, так и не превратившейся в алфавит. Общее несчастье китайской культуры составляла ее изоляция: у китайцев не было сколько-нибудь цивилизованных соседей и, вследствие этого, они не имели конкурентов. Ранняя централизация власти привела к унификации культуры и бюрократическому вырождению государственного строя. Во всяком случае, с пятнадцатого века в Китае начался медленный и, очевидно, необратимый культурный упадок. Второй возможный зародыш мировой цивилизации увял. В дальнейшем все культуры Земли оказались под преобладающим влиянием европейской.

Итак, достаточно проследить развитие цивилизации в Европе, где только и возникла машинная цивилизация, работающая на рынок.

Явление машины. «Промышленная революция» сравнима по своему историческому значению только с возникновением земледелия и животноводства и последовавшей за ними выплавкой металлов. Нам трудно представить себе мир без машин, где каждое движение требует применения мускульной силы человека или животного. Конечно, не меньшее значение имели революции в духовной жизни человечества – прежде всего возникновение письменности, объективной науки и гуманистической этики. Но во время промышленной революции коренное изменение практических условий человеческой жизни произошло на протяжении одного поколения. Оно потрясло всех, кто его пережил. И если Маркс, увидев это, пришел к выводу, что экономика объясняет весь ход истории, то его заблуждение можно понять. Как и многие другие исследователи, он преувеличил возможности открытого им принципа объяснения. Но он и в самом деле открыл важный, не понятый до него принцип объяснения человеческого общества. До него философы полагали, что «сознание определяет бытие»; Маркс прибавил к этому, что «бытие определяет сознание». Между этими принципами нет противоречия: бытие и сознание человека взаимодействуют, составляя единую систему . Конечно, термин «бытие» мы понимаем здесь как внешние условия человеческой жизни, оставляя в стороне всю многозначность этого слова в жаргоне школьной философии.

Мы не будем задаваться вопросом, было ли неизбежно пришествие машины. Конечно, рост населения увеличил потребность в разных товарах, а свобода промышленности и торговли – насколько ее могла добиться буржуазия – неизбежно привела к конкуренции. Конечно, конкуренция хватается за любое изобретение и, впервые в истории, это приводит к сознательному поиску изобретений. Но все это еще не значит, что изобретения должны были появиться все сразу, одно за другим – тогда как в прошлом их разделяли столетия. Мы не умеем этого объяснить, точно так же, как не умеем объяснить появление «свободного рынка». При нынешнем состоянии наших знаний мы можем лишь указать на важнейшие условия, способствовавшие этим историческим переменам, возможно, упуская некоторые из них. Вероятно, история не может быть «точной наукой», но, несомненно, может стать наукой в большей степени, чем мы теперь готовы допустить, – хотя мы никогда не узнаем, кто изобрел колесо, и почему паровую машину изобрел Джемс Уатт.