Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Фундамент «Титана» был заложен давно. Уже в 1792 году, прервав работу над «Незримой ложей», Жан-Поль делает первые наброски. Предполагаемое название — «Гений». Едва закончив «Геспера», Жан-Поль начинает писать. Но у него еще нет необходимых предпосылок. Только уроки веймарского путешествия подвинут эту работу. Теперь он может изображать князей, дворы и придворных по собственным наблюдениям; теперь он узнал светлые и теневые стороны гениев, а также эмансипированных женщин, которые кажутся ему титаническими. В дело идет и читательский опыт: роман о гении почитаемого им Якоби «Альвиль» — вначале, «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гёте — позднее. Во время путешествия в Дрезден, которое он совершил вместе с Эмилией фон Берлепш, большое впечатление на него произвели копии античных скульптур. Он включает в роман о воспитании все, что имело для него самого воспитывающее значение. Работа над гигантским творением была начата в Гофе, продолжена в Лейпциге, Веймаре и Берлине, закончена в Мейнингене. Все годы странствий и славы проходят под знаком этой работы.

Около пяти — самых богатых впечатлениями и самых продуктивных — лет разделяют «Геспера» и первый том четырехтомного «Титана»; «Квинт Фиксляйн», «История моего предисловия», «Биографические забавы», «Зибенкез», «Юбилейный сениор», «Кампанская долина», «Палингенесии», «Письма Жан-Поля и жизнеописание будущего», «Ключ к Фихте» — девять книг, написанных «между делом», плюс еще переработанное и расширенное второе издание «Геспера». Затем в течение четырех лет каждый год по тому «Титана» да еще «Комическое приложение», оно заполняет два тома и включает в себя такое важное самостоятельное сочинение, как «Бортовой журнал воздухоплавателя Гианоццо». В это же время были начаты «Озорные лета», первоначально задуманные как часть «Титана», но затем отделенные, — еще одно побочное сочинение, однако такого же уровня, как «Зибенкез»; подобно ему, оно в художественном отношении превосходит главное произведение. Ибо здесь, как и там, Жан-Поль вращается в родном кругу: в деревне и маленьком городке, в мелкобуржуазной среде, на галерке всемирного театра, где он чувствует себя уютно, как дома. Здесь он может быть самим собой. В «Титане» же, действие которого почти полностью разыгрывается в аристократических кругах, он добивается результата, изменяя самому себе. Противник классиков проявляет здесь честолюбивое желание стать одним из них. Ни одна из его книг не обусловлена в такой мере Веймаром, как эта антивеймаровская книга. Ни в одной другой не обнаруживаются так четко его надежды, его идеалы и взгляды. Но чтобы воплотить великую идею, недостаточно тех средств, какими он владеет.

Это роман воспитания, роман становления, подобно «Годам учения Вильгельма Мейстера» Гёте, которого он хочет превзойти и которому многим обязан. Противопоставляя себя Гёте, он учится у него. В плодотворном споре с классиком рождается идеал воспитания: он включает в себя гётевский идеал и в то же время превосходит его, потому что он обогащен политическим моментом. Цель воспитательного процесса у обоих — разносторонне развитая личность (Жан-Поль называет это всесторонностью), но, в то время как у Гёте утопия классовой гармонии порождает аполитичного образованного бюргера, демократизм Жан-Поля приводит к идеалу политически развитого человека. В конце романа у него появляется не энергичный, умеющий приспосабливаться бюргер, а государственный деятель, стремящийся изменить существующие условия. Когда идеальная героиня (художественно, к сожалению, маловыразительная) принцесса Идоина в конце романа говорит герою: «Поверьте, серьезная деятельность в конечном счете всегда примиряет с жизнью», то это звучит очень по-гётевски, но ведь это одобрение Альбано, который решил вступить во французскую армию, чтобы защищать революцию.

К сожалению, возвышенный идеал жан-полевского «высокого человека» разработан на искусственном сюжете. Разделение труда деформирует личность, этому противостоит стремление эпохи сохранить человечность, всесторонне развивая человека. Но деформация его доходит до крайних пределов только в результате капиталистического развития, поэтому показать ее можно лучше всего на примере бюргерства, что и делает Гёте. Жан-Поль предполагал показать бюргерскую параллель к истории воспитания Альбано, однако перенес ее в следующий роман, в «Озорные лета», а проблему одностороннего развития изобразил на примере аристократа, которому благодаря его привилегиям меньше всего угрожает деформация личности как результат разделения труда. Это позволяет Жан-Полю выдвинуть на передний план политически дееспособных героев, но ему приходится перенести проблему в иную среду: односторонность, которая ведет к поражению всех персонажей (включая идеальные образы Альбано и Идоины), связана не с основами их существования, а с их идеологией. В то время как Гёте запечатлел основную проблему будущего века, Жан-Поль остается в пределах сугубо злободневной социальной и идеологической критики.

Когда в 1803 году вышел третий том «Титана», он уже почти устарел. Дни деспотов, правящих в мелких княжествах, сочтены, дискуссии вокруг классицизма и романтизма идут на убыль. Династическая интрига, положенная Жан-Полем в основу очень запутанной фабулы, сходным образом разыгрывалась лет семьдесят пять тому назад в Ансбах-Байройте; животрепещущей ее уже не назовешь. А буржуазии, которая из Франции определит историю всей Европы на ближайшие годы, у Жан-Поля нет даже в намеке.

Однако неуспех романа объясняется не только этим. Долгое время работы над ним привело к многочисленным внутренним противоречиям разного рода, которые художественно не преодолены, а лишь прикрыты. В первом томе еще многое от излишеств и гротесковости «Геспера», во втором томе действие топчется на месте, и к подлинно образцовому язык приближается лишь в двух последних томах. Но все это куда менее важно, чем то, что развитие фабулы и идеал воспитания не соответствует друг другу, в непонятной герою и читателю игре интриг Альбано лишь мячик. И когда наконец он — герой, которому так и не дано что-либо свершить, — в итоге пройденного пути воспитания решает отправиться во Францию, это намерение остается неосуществленным. Ибо тут ему (по воле вымученной и украшенной таинственной машинерией фабулы) открывается, что он князь обоих враждующих государствишек. Автор и герой еще ни слова не сказали по этому поводу, а Альбано, который только что был готов пойти войной на феодальную страну, вступает (после поспешной помолвки со сторонницей реформ принцессой Идоиной) на престол в феодальной же стране. Смысл хэппи-энда, таким образом, тот же, что в «Геспере»: какой восторг должна у властителя вызывать революция, чтобы он захотел провести ее сверху! И если такой конец не свидетельствует ни о реализме, ни о республиканских взглядах автора, он все же говорит о том, что отношение Жан-Поля к революции во Франции не изменилось. И спустя десять лет после времени, на которое приходятся события в финале романа, автору вершиной развития его самого положительного героя все еще представляется решение в пользу революции — в ее жирондистской фазе. Ибо роман кончается еще до захвата власти якобинцами. А что Жан-Поль думает о них, он недвусмысленно сказал в опубликованной в 1801 году статье «О Шарлотте Корде»: жирондистов он называет «последними республиканцами», а «кровожадную партию Горы» считает не защитницей, а погубительницей свободы, «смерчем века, ледяным ураганом терроризма», который внушает ему отвращение.